руку, притянул к себе. — Будешь жить в хоромах, ни печали не знать, ни радости. — Тяжёлое дыхание ударило в лицо.

— Пустите! — дрожащим голосом взмолилась я.

— Это ничего-о, — словно уговаривая самого себя, Фёдор покачал головой. — Так, минутное… страх… Потом рада будешь. За сейчас прости, но как только я спою тебе, всё пройдет, обещаю.

— Зачем вы это делаете? — продолжая вырываться, крикнула я.

Неожиданно замерев, он уставился куда-то поверх моей головы:

— Нет у меня выбора…

— Выбор всегда есть. Вы просто свой сделали!

Фёдор зарычал, вновь превращаясь: — хватит с тобой в ладушки играть. Заберу тебя в гарем, там не до бесед будет.

Кусты хрустнули, помятые тяжёлыми крыльями. Вместо клубного знакомца вновь стояла огромная птица, с интересом пригибая голову набок, то и дело отщёлкивая странную мелодичную последовательность клювом. С каждым новым щелчком воздух как будто бы густел и становился дурманяще сладким. На несколько секунд мне показалось даже, что совсем он и не страшен, птиц этот, до того самого момента, пока ощетинившись и издав грозный визг, на полянку не ворвалась ласка, бесстрашно бросаясь на существо. Тот медленно повернул громадную тушу и вновь издал клокочущий смех, расправляя демонические, перепончатые крылья…

— Ки-ки-ки, перевертыш? А ты не мал, чтобы нападать на меня? — теперь голос звучал не только в моей голове, а как будто отовсюду.

Моя ласка, а уж я-то узнаю теперь наглого хорька из тысячи, с ожесточением, уж точно ей несвойственной, впилась в трясущуюся от смеха когтистую лапу.

Птиц, взмахнув второй, наотмашь ударил рычащего, беснующегося зверька. Отлетев на несколько шагов, хорёк вскочил и вновь кинулся на врага. Ещё раз. Мимо. Снова за лапу. Удар. Смех странного существа приводил ласку в неистовство. Тряхнув пушистым хвостом, зверёк снова прыгнул. Смех прекратился, послышалось бульканье. Чудовище махнуло громадной остроклювой мордой и взвыло. Кинувшись на землю, оно яростно каталось, пытаясь оторвать от шеи маленького вёрткого противника. Ласка сильнее сжала пасть. Мелкие острые зубы продирались сквозь перья, ближе к горлу. Наконец, птицу удалось ухватить юркое тело одной из лап в тот самый момент, когда тонкие зубы прокусили вену. Кровь хлынула по переливчатому оперению. Густая, тёмная. Птиц захрипел. А затем послышался дикий, совершенно однозначный хруст. Чудовищу понадобился всего один удар. Громкий визг боли ласки наполнил поляну. Мне стало физически больно, словно не маленькое, отважное животное ломал сейчас этот монстр, а меня. В глазах потемнело, запрыгали серые блики, закружилась перед глазами поляна, куда-то в сторону поплыли большие зелёные ели. Всего один удар для маленького тела, всего один удар моего переполошённого сердца и хорёк взвыл коротко, болезненно, дёргая в агонии лапами, падая на стылую землю. Тело его подёрнулось дымкой, захрустели, затрещали пересохшими веточками кости и вот, на месте моей вредной ласки лежал, корчась в агонии Ян.

— Вася… беги скорее… — залитые кровью глаза, остановились на мне. Видимо, он не чувствовал ни вывернутых в неестественном положении рук, ни травмированной спины.

— Как же так, — не уверена, что сказала это вслух, едва шевеля губами. — Как же так?! — повторила громче, начиная подвывать. Робкая догадка, воспоминания, о том, как появился в моей жизни вредный хорёк и следом за ним странный, но совершенно особенный парень, его загадочные, внезапные исчезновения и появление зверька следом. Злость куколки и ворчание котана. Это что же… Он всё время был со мной? Несущиеся вихрем встречи с симпатичным парнем, в присутствии которого так млело сердечко и наглые, цепки лапки, (его же лапы и нос, хозяйничающие у меня в декольте), стало обидно и горько. Потому что, дурак такой, не нашёл как сказать, а я и не додумалась!

— Ян… — позвала, видя, как его глаза, подёрнутые кровавой пеленой начали меркнуть. Лишь отблеск безучастного, всё ещё тёплого солнца яркой радугой вспыхнул в радужке и погас.

Странная птица совершенно не по-птичьи хрипло заклокотала и замерла, готовая вновь ринуться в бой или добить неподвижного противника. На поляне воцарилась мёртвая тишина, в бесшумности которой тихий щелчок опоясывающих мои запястья браслетов прозвучал выстрелом. Рыча не хуже дикого пса, с застилавшими гневом глазами, я вцепилась в мягкую, бугрящуюся под ладонями землю. Ровным полотном, без единого сучка и пригорка легла она, словно катком кто проехал, трава укрывая её плотным ковром, словно не природа, а умелая рука вышивальщицы прошлась по поляне, накренилась в одну сторону, укладываясь от меня концентрическими кругами. Захрустели деревья ломающейся хвоей, стреляя щепками в разные стороны со сломанных ветвей.

— За что-о?! — взвыла диким голосом я, поднимаясь с колен. — Не прощу-у! — тут же вздыбилась земля, ревя со мной в унисон, заголосили, запричитали притихшие было птицы, а где-то издали послышался приближающийся волчий вой.

Птица заворчала недовольно, бросила косой взгляд на неподвижного Яна, прислушалась к гомону зверья, взмахнула уродливыми кожистыми крыльями и пропала в вершинах елей.

Как была, на четвереньках, комкая землю грязными пальцами, я подползла к Яну. Всхлипнув, осторожно провела дрожащими пальцами по холодной щеке.

— Нет, нет, нет… так не должно быть, — слёзы двумя светлыми дорожками расчертили щёки.

— Опоздали! — Голос мужа Маши Красовской я узнала. Тихий и твёрдый, именно он послужил спусковым крючком непролитым, собравшимся озёрами в глазах слезам.

Тёплая рука другого, незнакомого мне мужчины, мягко опустилась на плечо, пытаясь остановить плач, звучащий звериным скулежом.

Сморгнув, развернулась к нему, вглядываясь в пронзительно синие, мудрые глаза. Белые, длинные волосы падали на лицо мелкими косичками с вплетёнными в них разномастными бусинами.

— Что здесь произошло, девочка? — подхватив под локти, мужчина мягко, но настойчиво потянул меня вверх, заставляя подняться.

— Я не с-сумею д-доходчиво обьяс-снить, — голос, непослушный и сорванный, звучал старушечьим скрипом. — Помогите ему, пожалуйста.

— Всё в руках богов теперь, — качнув отрицательно головой, ответил он, — сам я не справлюсь, а в Храм к нам нельзя, увы.

— Всеволод, — позвал Волков, — Что дальше?

— Всеволод, — позвал Волков, — Что дальше?

Он осторожно отодвинул меня, глянув искоса на лежащего неподвижно Яна, затем на Сергея.

— Пусть здесь остаётся, — тихий, мягкий голос, послышался с левой стороны поляны.

— Заряна, — Всеволод с уважением кивнул.

— Сева, — похлопав по плечу здоровенного, взрослого мужика, словно он сопливый мальчишка, она обернулась кивая Волкову, — Серёжа. Не закончено ещё дело его, — подхватив валяющиеся на земле браслеты, смахнув с них грязь, Заряна нацепила их на запястья Емельяна. Там, где завершилась одна жизнь, должна начаться другая, если на то будет воля Богов.

— Ещё есть шанс? — прошептала я. Очень хотелось верить. Всею душой хотелось.

— Искра жизни ещё теплится в теле. Всё по вере, да по чистоте сердца. Урок он свой получил, вину искупил, теперь