– Держитесь, пацаны, до последнего! Может, успеет подмога! Но не сдавайтесь! А я вам помогу…

С этими словами капитан сунул в карман бушлата две гранаты, а автомат с пистолетом оставил. Он знал, что не протянет долго, и хотел умереть как солдат.

– Не стреляйте! Сдаюсь! - закричал Малышев и вышел из дома.

– Руки подними, сука!

– Оружие брось, русская свинья! - донеслось с чеченской стороны.

– Нет оружия у меня! Я ранен! Мне нужен доктор! - крикнул Малышев и шатаясь побрел к чеченцам.

За ним по грязному снегу тянулся густой кровавый след. А пацаны смотрели на своего командира и плакали… Потом «чехи» заставили Малышева лечь и обступили, довольно гогоча. И начали пинать ногами.

– Держитесь, пацаны! - крикнул капитан из последних сил.

В тот же миг воздух сотрясли два взрыва. Потом чеченец с оторванной ногой долго визжал, как свинья, и били автоматы, и снова текла по грязному снегу кровь…

Капитан сделал все, что мог. Он умер как воин. И его подчиненные не подвели капитана. Они держались двое суток. А помощи все не было и не было…

Потом их осталось всего трое. И «чехи» пошли на последний штурм. Их было много - бородатых кряжистых гоблинов, вооруженных до зубов. А в доме осталось всего трое русских пацанов, уже почти без патронов.

Костицин стрелял одиночными, пока что-то не ударило его в плечо и не отбросило в угол. И свою гранату в бушлате он так и не успел взорвать…

А потом он очнулся и понял, что умер. Потому что перед глазами плыла седая дымка и было тихо-тихо, как в раю. И страшно стало Родиону, и он всхлипнул…

Тут над ним склонилось чье-то лицо, дымка разошлась, и Родион услышал:

– Очнулся, салага?

– Оч-нулся… - с трудом пошевелил пересохшими губами Костицин. - Где я?

– Где-где… На этом свете! На, хлебни!

Спирт обжег потрескавшиеся губы и пересохший рот, но по телу растеклось тепло. И Родион даже попытался приподнять голову.

– Лежи! - приказал ему тот же голос. - Ты из ДШБ?

– Да…

– Здорово вас пощипали «чехи». А я из Майкопской бригады. Слышал?

– Да… - немного удивленно кивнул Родион.

Майкопская бригада полегла в Грозном почти вся. Ее остатки вывели из города.

– Я еще осенью дембельнулся, - объяснил Родиону собеседник. - И сразу прапором остался в Майкопе. Потому что у нас в Егорьевске ловить нечего, а армия как раз по мне…

– Так ты из Егорьевска?!

– Да лежи ты, салага! Не дергайся, дырка у тебя еще та… Из Егорьевска…

– Так и я из Егорьевска!

– Шутишь?

– Нет! Я из центра, с Цветочной!

– Во дела! А я с Балковой! То-то мне твоя «фотография» показалась знакомой, когда мы тебя на «броню» грузили…

Оказалось, что земляка Родиона зовут Костей Евсеевым. Когда Майкопскую бригаду начали выводить, он решил остаться в Грозном…

– Пробился я к Рохлину и говорю: «Хочу остаться, товарищ генерал, добить "чехов" и за товарищей своих убитых отомстить! А командир не отпускает…»

– К самому Рохлину? - переспросил Родион.

– Да, к нему, - кивнул Костя. - Наш он мужик, хоть и генерал…

– И что?

– Помог. Снял трубку на «вертушке» и переговорил с кем надо. И все. Короче, завербовался я в команду одну. Мужики как на подбор - Афган прошли, Югославию, Приднестровье. Есть чему поучиться…

Тут Родион наконец понял, кто его спас. В Грозном их называли «псами войны». Наемники, солдаты удачи - они не боялись ни бога, ни черта, ни смерти. И раскатывали под огнем «чехов» прямо на «броне».

Одна из таких отчаянных команд и пробилась в конце концов к дому, в котором двое суток держались десантники. И вывезли из-под носа у «чехов» единственного, кто остался в живых, - Родиона.

– Вот такие дела, земеля, - затушил сигарету Костя. - Сейчас сдам тебя медслужбе и к своим… А ты поправляйся.

Вскоре действительно подошла машина с красным крестом, появились носилки. Костя поднялся и поправил на плече ремень автомата:

– Если не свидимся больше, передай от меня привет Егорьевску…

– Свидимся, Костя, я тебя обязательно найду! И это!

– Что?

– Спасибо! И слушай, возьми вот это! Только ножом срежь, веревка крепкая…

– Что это? - снова наклонился Костя.

– Это зуб! С наших отвалов! Ему миллион лет, и он заговоренный! Он был на мне! И я выжил! Значит, и тебе он должен помочь!

– Ну, спасибо, земеля… Я буду его хранить. Поправляйся.

– Вот так и попал мой зуб к Косте… - провел рукой по лицу Родион.

– А дальше-то что было?

– А дальше я валялся в госпитале. Долго, почти год… А когда выписался, узнал, что Костя пропал без вести. Их бронетранспортер взорвался на фугасе… Потом я дембельнулся, и пошло-поехало… А в двухтысячном, под Новый год, узнал, что Костю должны хоронить…

– Где?

– Здесь, в Егорьевске. На Новом кладбище. Привезли его из Ростова, из лаборатории, в цинке. Типа, нашли в одном из захоронений в Чечне и по генетической экспертизе опознали…

– Ты на похоронах был?

– Не… Напился… Да и не верил я, что Костя погиб! Мой зуб-то был с ним! Меня он спас, значит, и его должен был спасти! Так он жив, товарищ подполковник? Жив Костя? Да?

– Не знаю, Родион. Но узнаю обязательно и сообщу тебе… А ты это, держись. Отдай ему бутылку, Степан, и скажи, пусть отвезут.

– Куда?

– Куда скажет… Все, Родион, спасибо, мы тебя больше не задерживаем. Держись, боец, пока сможешь. Извини, но это все, что я могу для тебя сделать…

Когда пошатывающегося Костицина повели к машине, Логинов смотрел ему вслед в окно. Потом прикурил сигарету и повернулся к Тараскину с Горовым:

– Значит, так… Ты, майор, готовь запросы: в загс, в военкомат, в Ростовскую спецлабораторию. Отправишь их уже завтра. А установочные данные на Константина Евсеева я хочу посмотреть сегодня. Так что шевелись, Степан!

Скупые установочные данные на Евсеева ничего нового к рассказу Костицина не прибавили. Родился… учился… выбыл в связи с призывом на действительную воинскую службу… Дальше - пустота.

– Все! - сказал Логинов, решительно поднявшись. - Всем отдыхать! Утро вечера мудренее…

У «девятки» Виктор немного поколебался и вдруг сказал:

– Езжайте без меня. Я немного пройдусь, устал что-то…

Перед выездом на проспект «девятка» мигнула кроваво-красными стоп-сигналами и растворилась в ночном городе. Логинов прикурил сигарету и вытащил мобильник.