Но в целом москвичам, особенно студентам и преподавателям академии, а также окрестным жителям было чему радоваться. В праздничном угаре как-то не хотелось вспоминать, что в Лондоне еще с 1872 года работала транспортная система, которую мы сегодня называем метрополитеном…

Так или иначе, а паровой трамвай резко ускорил развитие территорий к северу от Бутырок, которые стали быстро застраиваться дачами имущих граждан, бараками для простого люда и даже учебными зданиями (правда, маленькими, деревянными).

Через несколько лет первые паровозы сменились новым, более совершенным типом, увеличилось количество прицепных вагонов. Но все равно удобства, надежность и скорость перевозок паровиком были далеки от идеала. И другие строки из той же «Попутной песни»

к нему относиться никак не могли.

Потому-то уже в 1922 году, когда на восточных окраинах РСФСР еще шла Гражданская война, паровую тягу было решено заменить электрической. 1 июля того же года по рельсам паровичка начал курсировать трамвай № 12, маршрут которого пролегал от Страстной (ныне Пушкинской) площади до Петровско-Разумовской академии. Сеть трамвайных путей быстро росла, и линия удлинялась – сначала до Михалкова, потом до Коптева. По линии прокладывались все новые маршруты – 5, 18, 29, 41… К началу 60-х по Вятской ходили трамваи под № 1, 27, 29. 27-й оставался последним маршрутом, пролегавшим по Вятской перед ликвидацией на ней трамвайного движения.

На историю Бутырской улицы самое непосредственное влияние оказал все тот же рельеф местности, а точнее, та самая «яма», в которой волей судьбы оказалась улица. Помимо Бутырского пруда в низине лежали два обширных болота. К западу от Бутырской улицы – Горелое (из которого вытекала речка Пресня), а к востоку – Пашенское и множество мелких озер.

Понятно, что сырая, заболоченная местность мало подходила для интенсивного земледелия. Потому-то возникшая здесь Бутырская слобода с давних пор была не земледельческим поселением, а служила пристанищем людей самого разного сорта, и каких-либо прочных трудовых традиций в Бутырках возникнуть не могло.

Впервые Бутырки упоминаются в писцовой книге за 1624 год, и тогда в слободе насчитывалось аж три крестьянских двора! В дальнейшем население быстро пополнялось, но не крестьянами, а за счет переселенцев из Москвы. Дело в том, что лежавшее рядом с городом селение оказалось идеальным прибежищем для уклонявшихся от налогов ремесленников и мелких торговцев. В Москве им приходилось платить значительные подати, от которых освобождала жизнь в Бутырках, а близость поселения к Москве давала возможность по-прежнему вести свои дела в городе.

Понятно, что ловкачи не пользовались любовью ни правительства, ни честных налогоплательщиков, и в 1649 году бутырскую вольницу принудительно выселили в Москву, рассовав торговцев и ремесленников по черным (то есть податным) слободам. На освободившееся место поселили поляков, взятых в плен в ходе бесконечных войн с Польшей. Москвичи не без доли иронии именовали сих бедолаг панами, а потому одна из улиц Бутырок долгое время носила название Панской (сейчас это Новодмитровская улица). Поляки прожили здесь недолго – в 1656 году по заключении мира их отпустили восвояси, а в истории Бутырок начался новый и славный период.

В 1667 году в опустевшем селении разместился один из первых в России полков иноземного строя – регулярного войска, шедшего на смену уже безнадежно отставших от требований времени стрелецких полчищ. В конце XVI – начале XVII века он считался одним из самых надежных и боевых частей русской армии. Сегодня память о некогда славном полке хранят близлежащие улицы Полтавская (полк внес свой вклад в Полтавскую победу) и Полковая. Правда, свои боевые названия они приобрели относительно недавно: первая в 1922 году, а вторая – в конце XIX века. К сожалению, в отличие от своих гвардейских собратьев Преображенского и Семеновского, Бутырский в дальнейшем быстро утратил свою популярность. Последнюю в своей истории Первую мировую войну полк встретил под № 66, в составе 17-й пехотной дивизии, стоявшей в замшелом городишке Холме Люблинской губернии.

Бутырки полк покинул уже в первой половине XVIII века, и они превратились в обычную пригородную слободу, бестолковую и грязную. К началу XIX столетия большая часть Бутырок оказалась во владении причта стоявшего здесь внушительного храма Рождества Богородицы. Благодаря этому началось быстрое превращение бывшей слободы в жилой пригород столицы. Сосредоточение земель в одних руках позволило создать четкую прямоугольную планировку улиц, а образовавшиеся правильные кварталы нарезать на множество небольших, но удобных для застройки участков. Это дало свои плоды – в Бутырки потянулись застройщики: подрядчики средней руки, кустари, торговцы, извозопромышленники. В их небольших одно-двухэтажных домиках селилась всякая мелочь – подмастерья, писари, поденщики, люди сомнительных профессий.

Ибо цены на жилье в Бутырках были значительно ниже, чем в городе. Трехкомнатная квартира без удобств обходилась (в ценах конца XIX века) в 10–12 рублей в месяц (в Москве аналогичная квартира, но с удобствами стоила рублей семьдесят), комнаты шли по 3–5 целковых, койка стоила полтинник или рубль, в зависимости от освещения. Падал на нее свет – рубль, в темном углу – полтинник. Ну а о тесноте в комнатах говорила дополнительная плата, взимаемая за право сидеть около койки, то есть за место для табурета – от 15 до 25 копеек.

Люди жили здесь подолгу, многие постоянно, что не мешало некоторым путеводителям даже в начале XX века подавать Бутырки как «дачную местность» (оговариваясь, правда, что «грязную и вонючую, с едва заметными намеками на растительность»[82]). На самом деле это была уже вполне сложившаяся и типичная для того времени окраина Москвы со всеми присущими ей пороками – отсутствием городских удобств, неизбежной грязью, скукой и пьянством. В числе немногих местностей за городскими заставами Бутырки удостоились включения в официальные границы Москвы задолго до 1917 года.

Характерным штрихом дореволюционной истории Бутырок являлся особый вид бизнеса, досконально освоенный бутырскими домовладельцами. Его нехитрая механика основывалась на существовании в России большого числа конкурирующих между собой компаний, страхующих строения от огня.

Серьезные исследователи отмечали, что подобная постановка страхового дела отнюдь не способствовала сокращению числа пожаров. Скорее наоборот. Желание получить солидную страховую премию нередко заставляло самих хозяев поджигать свои устаревшие домики.

В свете этого совсем не кажется удивительным, что застроенные мелкими деревянными хибарками Бутырки прочно удерживали одно из первых мест в Москве по частоте возгораний. Редкая неделя проходила без того, чтобы на Бутырках что-нибудь не сгорело, причем имеются веские основания подозревать, что многие из этих мелких несчастий являлись заранее запланированными и воспринимались потерпевшими вполне стоически.