– Я просто хочу жить, – проговорила она негромко. – Что в этом плохого?

– Ты хочешь жить так, как я не могу себе позволить. В этом всё дело, любимая. – Он отпустил её. – Ты думаешь, что я ничего не замечаю? – Ваня дотянулся и спихнул с тумбочки на пол стопку глянцевых журналов. Про моду, светскую жизнь и путешествия. Лана собирала их, можно сказать, что изучала, но не думала, что муж обращает на это внимание. Ваня к подобным мелочам всегда был невнимателен. Но, как оказалось, его невнимательность была обманчива. – А теперь появился Пашка, весь такой прилизанный и модный, словно из одного из этих журналов выпрыгнул. И ты дыхание затаила.

– Я не влюблена в него!

– А я и не говорю, что влюблена. Ты влюбилась в то, что он собой представляет. И хочешь, чтобы я стал таким? – Он резко отступил от кровати, Лана не удержалась и повалилась назад.

– Я хочу, чтобы ты чего-то хотел, – снова воскликнула она, хотя и понимала, что не сможет донести до мужа свои благие намерения и в этот раз. – Что в этом плохого?

– А тебе не приходило в голову, что я хочу другого?

– Мне приходило в голову, что ты не хочешь ничего, – в конце концов, вышла из себя и Лана.

Дверь в их комнату рывком открылась, и заглянул Владимир Иванович. Наградил обоих недовольным взглядом.

– Может, вы уже прекратите препираться? Мы с матерью слушать устали.

Лана отвернулась, а Иван кивнул отцу.

– Мы прекратим, пап. Уже прекратили.

– Вот это я тоже имею в виду, – тихо проговорила Лана, когда свёкор закрыл дверь, оставив их снова наедине.

Ваня ничего не ответил, вместо этого взял со стула недавно снятый свитер и пошёл из комнаты.

– Ты куда? – перепугалась она.

– Прогуляться. Иначе это никогда не закончится. Ложись спать.

Он вышел, а Лана повалилась на постель, уставилась в потолок. В комнате стало тихо, а за тонкой стеной глухо бормотал телевизор. Конечно, родители мужа всё слышали, и, скорее всего, каждое слово. Было безумно стыдно. А ещё тоскливо от осознания того, что это может никогда не поменяться. Большинство её знакомых так и живут, всю жизнь. С родителями, в маленьких комнатах с тонкими стенами, да ещё с детьми, они просто живут, год за годом, и ничего не меняется. Любовь и страсть, если они и были в начале, сменяются ровными отношениями, привычкой, кучей обязанностей и долгов, и посреди всего этого нужно как-то стать счастливым человеком. А Лану сама перспектива вгоняла в тоску. Но это ведь совсем не значит, что она не любит мужа или жалеет о том, что вышла за него замуж. Нисколько. И Пашка ей не нужен. Но ей на самом деле интересно с ним общаться, слушать его истории, понимать, что он горит изнутри. Хочет того, и этого, путешествовать, удивляться, развиваться, хочет достатка, и в этом нет ничего плохого. Если не добиваться этого плохими способами. А Ваня будто не видит ничего за стенами родительского дома, весь мир сжался для него до мизерных размеров, и то, что его это не пугает, жутко пугает его жену. И остаётся лишь презирать себя за этот страх и опасения. Как это вяжется с её любовью к мужу?

В ту ночь Ваня домой так и не вернулся. Лана не находила себе места, а утром не могла смотреть его обеспокоенным родителям в глаза. Была уверена, что те считают её виновницей скандалов в их доме. А, возможно, и слухам про неё и Вересова поверили.

– Лана, Ваня так и не звонил?

– Нет, мам. Я тоже беспокоюсь, но он отключил мобильный.

– Вот негодник. Кто так поступает? Не вернуться домой и отключить телефон…

Лана нервно тёрла чашку полотенцем и молчала. А когда зазвонил домашний телефон, от испуга вздрогнула. Оглянулась на свекровь, и поняла, что та тоже посчитала этот звонок тревожным. И обе не сдвинулись с места. Владимир Иванович, сидевший в это время у окна и допивающий свой утренний кофе, сплюнул с досады, оценив напряжение, повисшее в кухне, и пошёл к телефону сам. А вернувшись спустя пару минут, скрипучим голосом объявил:

– Нашлась ваша пропажа. В КПЗ сидит.

Свекровь ахнула, а Лана замерла в плохом предчувствии.

– За что?

Владимир Иванович отвёл взгляд в сторону от лица невестки, Лана посчитала, что намеренно.

– Пашку избил. Тот, кажется, в больнице.

Вересов на самом деле был в больнице. Не в какой-нибудь, а в областной. Лана поехала туда, решив отвести удовольствие вызволять сына из изолятора временного содержания свёкру. Ей быстро объяснили, что молодой девушке там не место, да и слушать её никто не станет, женские слёзы вряд ли смягчат сердца сотрудников правопорядка, и Лана решила выяснить, что произошло у второй стороны конфликта. Хотя, пока она добиралась до областной клинической больницы, про себя награждала Пашку совсем другими эпитетами, не столь официальными. Поверить в то, что её муж избил друга, хоть и злился на него, до состояния, при котором его необходимо госпитализировать, было трудно. Несмотря на буйный нрав Сизыха и его пудовые кулаки. И Лана совсем не удивилась, когда в палате жертвы обнаружила его родителей, и они её появлению совсем не обрадовались. Видимо, Пашка уже успел кое-что поведать о своих любовных терзаниях и несчастьях.

– Твой муж – убийца! – оповестили её, не успела Лана переступить порог палаты. Пашкина мать глянула на неё гневно и обличающе, а Лана смотрела не на неё, она смотрела на Пашку. Тот лежал на больничной койке в отдельной палате, на лице синяк во всю скулу и заплывший глаз, а левая рука в гипсе и притянута к груди. Его без сомнения избили, но судя по его лихой улыбке, умирающим он себя не чувствовал. Напротив, все признаки проявленного героизма налицо и на лице, так сказать. И уж обвинять кого-то в его убийстве явно преждевременно.

К тому же, Лана почти не знала Вересовых-старших, они с соседями особой дружбы никогда не водили, а если и появлялись на их улице, то проводили время за забором своего нового дома. И поэтому Лана удивилась, что Пашкина мать с одного взгляда догадалась, кто она и зачем пожаловала. Видимо, Паша не жалел слов и эпитетов, рассказывая про неё родным.

– Я пришла узнать, что случилось, – сказала она, всё же рискнув войти в палату под обвиняющие взгляды.

– Что случилось? – снова взвился женский голос. Вересова указала на побитого сына. – Он его едва не убил! И кто в этом виноват?

– Мама, – мягко проговорил Пашка, а сам Лане подмигнул. Она его веселья никак не понимала. – Всё нормально. Мужики иногда дерутся. Это благородное дело – подраться из-за прекрасной дамы.

Его мать с великим сомнением присмотрелась к Лане, давая понять все присутствующим, что прекрасного ничего не видит.

– Как ты себя чувствуешь?

Пашка откинул буйную головушку, которая, по всей видимости, всё же болела, на подушку. Скорчил болезненную гримасу. И начал перечислять:

– Он выбил мне два зуба, подбил глаз и сломал руку.

– А ещё у него ушиб рёбер! – снова взвилась Вересова. – Мальчик еле дышит!