Невозможно было поверить. Что Пашке удастся всё так легко.

Но раз удалось, значит, что-то было не так? Значит, они с Ваней что-то упустили, о чём-то не договорились… не слишком сильно любили?

– Что, вот так и разведёшься с ним? – спрашивала мама с видимым недоверием. А Лана злилась. В последние дни она только и делала, что злилась, затем плакала, затем снова начинала злиться. Дорога перед её домом будто всю жизнь перечеркнула, и на другую сторону возврата уже не было. Прошла неделя, а муж не сделал попытки встретиться и поговорить. Но что лукавить, она тоже не пыталась его увидеть. Всё ещё помнила, как он уходил. Повернулся спиной и ушёл, без всяких объяснений.

– Мама, он вышнырнул мои вещи, меня, а ты хочешь, чтобы я бегала за ним и пыталась что-то объяснить? Мне объясняться не в чем. Я всё рассказала ему честно. Если он не поверил или додумал, это его проблемы. Я не буду оправдываться.

Любовь Аркадьевна печально покивала, после чего негромко проговорила:

– Вот и прошла любовь.

Лана внутренне съёжилась. Потому что любовь не прошла, верить в это не хотелось, но столько всего разом навалилось, и справиться они не сумели. Доверия не хватило, и, наверное, мудрости. В заявлении на развод она именно так и написала: отсутствие доверия. Не любви.

Не знала, чего ждал Ваня, возможно, что она испугается, захочет его вернуть, будет просить прощения и что-то обещать, но вместо этого Лана сама подала на развод. Проревела всю ночь, говорила себе, даже вслух, что это ошибка, но на развод подала. Если муж не поверил в её честность, то она в его поверила – он никогда не будет относиться к ней, как прежде. Для него она предательница. А прожить с ним жизнь, без конца доказывая своё отношение и любовь, у неё столько сил нет. И Лана отдавала себе в этом отчёт.

– Поедем со мной в Москву, – предложил ей Пашка. Он как всегда был спокоен и улыбчив. Будто не было последних недель, будто они, как и два месяца назад, просто болтали. Ни о чём, по-дружески. – Ну что тебе здесь делать? Будешь постоянно сталкиваться с Ванькой, будешь нервничать. А надо выкинуть всё из головы и начать сначала.

Лана взглянула на этого доброго самаритянина скептически.

– Можно подумать, что ты когда-то начинал сначала. Ты не знаешь, что это такое.

– Вот и узнаем. Снимем квартиру, оглядимся и придумаем, чем заняться. – Он протянул к ней руку, погладил по щеке. Лана не дёрнулась, не отступила, но почувствовала холод. И на щеке, от его прикосновения, и в душе. Пашка совершенно не ощущал своей вины, и появился на её пороге, как ни в чём не бывало. Лучший друг. С претензией на большее. Его совесть была абсолютно чиста, и это Лану поражало. Пашка словно не был настоящим, будто и, правда, сошёл со страницы глянцевого журнала. Он всегда улыбался, излучал оптимизм, и у него не было никакой нужды задумываться о совести, своих поступках или о чужих чувствах. У него всё было просто, как на белоснежной странице с разноцветными, для настроения, буквами.

– Я никуда не поеду. Я не нужна тебе, Паша. В твоей насыщенной, радостной жизни я тебе не нужна.

– Малыш, ты не знаешь, о чём ты говоришь. Ты просто не знаешь. В столице ты заговоришь по-другому. Оглядишься и поймёшь, чего ты всегда хотела.

Она отвела его руку.

– Я беременна.

Он замолчал, отступил на шаг. На Лану смотрел, после чего усмехнулся.

– Ты развелась три дня назад, а теперь говоришь, что беременна?

Она лишь пожала плечами.

– Ванька знает?

– Это не твоё дело.

Вересов не улыбался, было видно, что он пытается обдумать новость. Даже нахмурился, что было непривычно. Прошло полминуты, и он вдруг кивнул.

– Ну и ладно, не знает и не знает. Ты же не собираешься рожать ребёнка здесь? У него под носом? Лана, надо уезжать.

Она взглянула с любопытством.

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж?

Он секунду медлил, затем кивнул.

– Да. Если ты хочешь замуж…

– Ты же сам говорил, что женщине нельзя без мужа.

– Говорил, – согласился Паша. И снова улыбнулся. – Ты запомнила.

– Запомнила. И также говорил, что роды испортят мою фигуру, что я быстро постарею и перестану быть красивой. Что я стану обычной, а это не твой уровень.

Он смешно закатил глаза.

– Лана, ну что ты!

– Кому-то из нас двоих ты врёшь, Паша. И я никуда с тобой не поеду.

– Я тебя люблю!

Даже такое признание, самое главное, из его уст, не прозвучало серьёзно. Пашка снова веселился. Поэтому Лана покачала головой и пошла в дом. А он всё стоял под окнами, улыбался, кричал, что докажет, а Лана в какой-то момент устала и задёрнула занавески. Отошла от окна. И для самой себя проговорила ему в ответ в тишине комнаты:

– А я тебя нет. Я тебя ненавижу.

Под утро её разбудил вой сирен. Лана в полусне поднялась с постели, выглянула за штору, и в небе, совсем рядом, увидела алое зарево. За дверью уже послышались шаги матери и отчима и их обеспокоенные голоса.

– Пожар? Толя, там пожар.

Отчим спустился вниз и оттуда крикнул:

– Точно, Вересовы горят.

Лана скомкала в руке штору. Стояла и смотрела на зарево. За дверью торопливые шаги, а она всё стояла, стояла, а потом в одно мгновение сорвалась с места. У дверей только замешкалась, пытаясь просунуть непослушные ноги в кроссовки.

– Лана, ты куда собралась? – накинулась на неё мать. – Тебе не нужно там быть, там может быть опасно!

Но она уже распахнула дверь и помчалась к дороге. Бесконечный вой сирен заглушал людские голоса. Кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то просто причитал. Народ собрался неподалёку от распахнутых ворот Вересовых, Лана протискивалась мимо них, не понимая и злясь, отчего все так столпились, просто стеной встали. А у неё не слушались руки, пересохло в горле, от едкого дыма и запаха гари затошнило. Обогнув пожарную машину, она остановилась, потрясённая. Дома за воротами просто не было. Его не было! Обвалившаяся крыша, чёрные стены, из окон рвалось пламя. А вокруг суетились люди, но все их усилия казались такими жалкими на фоне бушующего огня.

– Где Паша? Вы его видели? Где Пашка? Паша!

Она принялась оглядываться, лихорадочным взглядом скользя по лицам переполошённых соседей, но кого искала, не видела.

– Паша!

Внезапно её схватили за плечи и поволокли в сторону, она упиралась, как могла, пока не услышала нетерпеливый голос мужа. Точнее, уже бывшего мужа. Дом трещал и разваливался, послышался ещё хлопок, крики и проклятия, а Ваня выкрикнул ей в лицо:

– Уйди отсюда! Тут опасно!

Он стоял перед ней в одной футболке и шортах, грязный, в саже, волосы всклокочены, и смотрел на неё каким-то странным взглядом. Потом тише сказал: