разойдутся по швам, если я не раскрою какой-нибудь его секрет, чтобы нас объединить.

Захлопнув дверцу у меня перед носом, Персиваль затягивает меня назад.

– Он начнет тебя подозревать.

– Он всех подозревает. В нем нет доверия, одна лишь враждебность. Мое единственное преимущество в том, что меня он ненавидит немного меньше.

Уилл строго на меня смотрит.

– В ответ тебе придется кое-что рассказать и о себе.

– Я понимаю, но как иначе я смогу получить над ним контроль? Или добиться справедливости для Агнес, Альтамии и всех остальных, кому он нанес вред? – Я ощущаю, как у меня в горле поднимается желчь. Я не переживаю за свою безопасность. Мне страшно лишь, что я навсегда потеряю Альтамию, сблизившись с Клементсом. – Вы у него на крючке. Я не претендую на ваши секреты, но как бы то ни было, помогу вам. – Мой отец не нуждался ни в любви, ни в дружбе. До сих пор я бы никогда себя с ним не сравнил. Я все это время пользовался людьми: Уиллом, Альтамией, даже Фрэнсисом и несчастной Агнес. Именно из-за меня Персиваль здесь оказался, и теперь я собственной честью обязан освободить нас обоих.

– Твоя помощь меня не спасет. Когда Парламент узнает, что в этом вопросе я ответил ему согласием, то будет ожидать, что я и во второй раз скажу «да». Я был глупцом, поверив, что у меня когда-то вообще был выбор. К тому же ты ведь ищешь выгоду не только ради меня.

– В нашем партнерстве у меня не слишком значительная роль, – признаюсь я. – Я одинок, и у меня даже нет секретов, которые я мог бы назвать своими собственными.

Он отстраняется, и я наконец могу выдохнуть.

– Николас, – говорит он, когда я открываю дверцу, – твои секреты принадлежат тебе. Я никогда не использую их тебе во вред. – Я осознаю, что это обещание связывает нас гораздо более ощутимо, чем ностальгия и обязательства.

Я выхожу к унылому ряду магазинов, расположенных вдоль главной улицы. Надо мной проносится шумная стайка скворцов. Их перышки блестят, словно серебристые крапинки в небе. Наконец я обнаруживаю Клементса, стоящего посреди городской площади.

– Север – мятежное место, – лаконично отмечает он, глядя на двух мужчин, болтающихся на импровизированной виселице. Их раздели до нижних рубах и бриджей, а тела намазали салом и жиром. Таблички, висящие у них на шеях, гласят, что они шпионили в пользу роялистов.

Доносящиеся до меня ноты этого унылого дуэта выдают их сожаление. Люди, которые плохо кончили, всегда им переполнены, и я погружаюсь в ритм висельников.

Наши руки скованы за спиной. Толпа пялится на то, как мы раскачиваемся. Глаза у нас вышли из орбит, а лица надулись.

Их отрывистая мелодия разрывает на куски мои руки и ноги. Эти мужчины взяли у кавалеров еду, которой хотели накормить свои семьи, а взамен показали им местность. Они упрашивали, они умоляли, они рыдали, даже когда петли уже затянули у них на шеях. Их песня тянется ко мне, и я переминаюсь с ноги на ногу, чтобы она меня не унесла.

– Только зря потратили веревку, – говорит Клементс, и я пользуюсь этой паузой, чтобы отдышаться. – В Шотландии мы просто душили ведьм, которые не хотели отрекаться. Шли на милость перед тем, как их сжечь.

– На мой взгляд, вы не производите впечатление милосердного человека, – замечаю я.

– А я и не милосердный, – соглашается он, изображая, как затягивает невидимую веревку. – Мне жутко не нравилось быть солдатом. Большую часть времени я проводил, маршируя по грязным дорогам, стараясь не быть убитым врагом, который кидался на нас из кустов. Или сражался среди искр и дыма. Я воевал на стороне континентальных армий и короля: так я потерял глаз. А когда я осмелился заявить, что нам не платят и плохо с нами обращаются, меня вздернули, заставив целый день стоять на цыпочках. – Он закатывает рукава, чтобы продемонстрировать мне отметины на запястьях. – Грех жаловаться. Мне повезло, что я не умер, заразившись лагерной лихорадкой, как большая часть моих однополчан. Теперь я борюсь за себя.

– Думаю, женщины, которых вы осудили, с радостью постояли бы на цыпочках вместо того, чтобы болтаться на виселице, – резко произношу я. К нему невозможно отнестись с сочувствием. Агнес, Альтамия и остальные женщины, которым он причинил боль или которых убил, – словно саднящие клейма на моем мозгу. На какое-то мгновение я начинаю волноваться, что перешел черту, но он никак не реагирует на мои слова, в ответ лишь засучив рукава. – Вы так пристально на меня смотрите, – через некоторое время замечаю я.

– Я тебя изучаю. Ты ищешь благосклонности лорда Кэрью? – усмехается он. – Религиозность? Нет, вряд ли она тобой движет. Жажда крови? – Клементс отрицательно качает головой. – Девушка. Ты влюбился.

– Она была мимолетным увлечением, – лгу я, и мой безразличный тон заставляет его склонить голову. – Я тут для того, чтобы заработать денег.

– У тебя их и так достаточно. – Он кивает на мой вышитый кремовым жемчугом дублет.

– Я сколочу собственное состояние, – заявляю я и, заметив его понимающий взгляд, осознаю, что он кое-что знает об истории моей семьи.

– Боюсь, что ты будешь разочарован. Твой господин растерял амбиции, которые были у него в юности.

Я не клюю на эту приманку. Если бы я проявил излишнее рвение, он бы меня в чем-то заподозрил. Вместо этого я делаю вид, что пытаюсь скрыть разочарование. Мое дыхание выравнивается, когда он, сердито пробормотав себе под нос, чтобы я поспешил, уходит.

Глава двадцатая

Экипаж резко тормозит, заставляя задремавшего Уилла открыть глаза, а Клементса – отвести от меня взгляд. Из-за его пристального внимания на протяжении всей нашей поездки у меня складывалось ощущение, словно я – живой портрет. Теперь он переключился на поместье лорда Кэрью. Трехэтажный особняк из красного кирпича, обрамленный просторными зелеными полями спереди и лесом позади. С его губ срывается жадный свист.

– У нас дело к лорду Кэрью, – сообщает Уилл привратнику, и тот жестом приглашает нас внутрь. Клементс широкими шагами заходит в поместье, а мы с Уиллом останавливаемся, чтобы понаблюдать за парой, стоящей возле будки привратника. Женщине около тридцати, у нее бледная кожа и светлые волосы, а ведет она себя сдержанно, как нераспустившийся бутон. Она словно покрыта шипами, а ее спутник держится от нее на расстоянии, будто боится уколоться. Их наряды сшиты из дорогих тканей, однако на мужчине костюм сидит слишком свободно, и в излишках материала он выглядит меньше, чем есть на самом деле. Стоящая перед нами пара неподвижна, словно высечена из камня, и мы осторожно к ней приближаемся.

– Мы приехали сюда, чтобы изложить наше дело лорду Кэрью. Меня зовут миссис Ингрем, а это мой супруг, мистер Ингрем, – мрачно представляется женщина.

– Его светлость отказывается нас принять. – Голос