Наконец пришел ветеринар. Совсем не такой, какого Джейкоб ожидал или надеялся увидеть, — например, мягкого, обходительного старичка. Во-первых, это была женщина. В представлении Джейкоба ветеринары были вроде пилотов: практически без исключения мужчины, седые (или седеющие) и внушающие спокойствие. Во-вторых, доктор Шеллинг казалась слишком молодой, чтобы угощать Джейкоба в баре — не то чтобы такая ситуация могла когда-либо возникнуть, — подтянутой и строгой, а халат на ней сидел, будто кроенный по мерке.

— Что вас к нам привело? — спросила она, листая карточку Аргуса.

Видел ли Макс то, что видел Джейкоб? Или он был еще мал, чтобы обратить внимание? Чтобы смутиться?

— У него кое-какие трудности, — начал Джейкоб, — наверное, обычное дело для собак такого возраста: недержание, не все ладно с суставами. Наш прежний ветеринар — доктор Хэйзел из "Царства животных" — выписал ему римадил и косеквин и сказал, что нужно изменить дозировку, если не будет улучшений. Улучшений не было, дозу мы удвоили и добавили таблетки от деменции, но все осталось по-прежнему. Я подумал, нам нужно мнение другого специалиста.

— Хорошо, — сказала она, откладывая планшет с карточкой. — А есть у этого пса имя?

— Аргус, — ответил Макс.

— Отличное имя, — сказала ветеринар, опускаясь на колено.

Она взяла Аргуса за щеки и заглянула ему в глаза, гладя по голове.

— У него болит, — сказал Макс.

— У него иногда бывает дискомфорт, — уточнил Джейкоб, — но не постоянно, и это не боль.

— Болит у тебя? — спросила доктор Шеллинг у Аргуса.

— Он скулит, когда ложится и встает, — сообщил Макс.

— Да, это плохой знак.

— Но он также скулит, если мы роняем мало попкорна в кино, — сказал Джейкоб. — Он универсальный скулильщик!

— Можете назвать еще случаи, когда он скулит от дискомфорта?

— Ну вот, почти всегда он скулит, если просит есть или гулять. Но это не боль и даже не дискомфорт. Просто желание.

— Он скулит, когда вы с мамой ругаетесь.

— Это мама скулит, — сказал Джейкоб, пытаясь как-то уменьшить стыд, который ощутил перед девушкой-ветеринаром.

— Он достаточно гуляет? — спросила доктор Шеллинг. — Он не должен скулить, когда просится на прогулку.

— Он постоянно гуляет, — сказал Джейкоб.

— Три раза в день, — уточнил Макс.

— Собаке в его возрасте нужно пять прогулок. Как минимум.

— Пять раз в день? — переспросил Джейкоб.

— А боль, которую вы замечаете… Давно это у него?

— Дискомфорт, — поправил Джейкоб. — Боль — слишком сильное слово.

— Уже давно, — сказал Макс.

— Не так уж давно. Может, с полгода?

— Она усилилась в последние полгода, — сказал Макс, — но скулит он с тех пор, как Бенджи было… ну, три года.

— То же можно сказать про Бенджи.

Доктор еще несколько секунд посмотрела Аргусу в глаза, на сей раз молча. Джейкоб хотел бы, чтобы она так посмотрела на него.

— Ладно, — сказала доктор. — Измерим температуру, я проверю жизненно важные органы, и если окажется в норме, возьмем кровь на анализ.

Она вынула термометр из стеклянной подставки на стойке, выдавила на него немного вазелина и встала позади Аргуса. Взволновало ли это Джейкоба? Удручило ли? Это его удручило. Но почему? Из-за Аргуса, готового вытерпеть что угодно? И тем напоминавшего Джейкобу о его собственном нежелании или неспособности обозначать дискомфорт? Нет, причина была в докторе — ее прекрасная юность (казалось, во время приема она только молодела), и больше того — ее мягкая заботливость. Она разбудила у Джейкоба фантазии, но не о постельном приключении. И даже не о том, как она вводит свечу. Он представил, как она прижимает к его груди стетоскоп; ее пальцы, мягко ощупывающие ему гланды; как она сгибает и разгибает ему руки и ноги, определяя разницу между дискомфортом и болью: тщательно, невозмутимо и неотрывно, будто медвежатник, вскрывающий сейф.

Макс встал на одно колено и заглянул Аргусу в глаза:

— А вот и мой малыш. Смотри на меня. Вот так, малыш.

— Вот, — сказала доктор, вынимая термометр. — Чуть повышенная, но в пределах нормы.

Затем она ощупала тело Аргуса, заглянула в уши, отогнула губу посмотреть зубы и десны, надавила на живот, покрутила ему бедро, пока он не заскулил.

— Эта нога чувствительна.

— У него оба бедра заменены, — сказал Макс.

— Полная замена сустава?

Джейкоб молча пожал плечами.

— На левом была остеотомия головки бедра, — сказал Макс.

— Необычное решение.

— Да, — продолжил Макс, — он едва проходил по весу, и доктор решил, что можно его не подвергать полной замене сустава. Но это было ошибкой.

— Похоже, ты ничего не упустил.

— Он мой пес, — сказал Макс.

— Ладно, — кивнула доктор, — он определенно ощущает некоторую болезненность. Вероятно, у него небольшой артрит.

— И он примерно год какает в доме, — добавил Макс.

— Не год, — поправил Джейкоб.

— Помнишь пижамную вечеринку у Сэма?

— Да, но тогда это было необычно. Постоянной проблемой это стало только через несколько месяцев.

— А мочится он тоже в доме?

— Обычно только испражняется, — ответил Джейкоб, — но в последнее время нет-нет и обмочится.

— А он еще приседает, чтобы испражняться? Часто здесь виноват артрит, а не какие-нибудь кишечные или ректальные расстройства — собака больше не может принимать нужную позу и делает это на ходу.

— Он часто делает на ходу, — сказал Джейкоб.

— Но иногда делает на кровати, — добавил Макс.

— Как будто не понимает, что испражняется, — пояснила доктор Шеллинг, — или просто не может удержать.

— Точно, — сказал Макс. — Я не знаю, могут собаки стыдиться или расстраиваться, но вот…

Джейкоб получил сообщение от Джулии: "Добрались до отеля".

— Этого нам не узнать, — сказала доктор, — но тут уж точно ничего приятного нет.

И все? — подумал Джейкоб. Добрались до отеля? Как сообщение неприятному сослуживцу или соблюдение предписанной законом обязанности. А затем он подумал: Почему она всегда дает мне так мало? И эта мысль его удивила: не только моментальный прилив гнева, на котором она принеслась, но то, насколько удобной она показалась, — и это слово всегда — несмотря на то, что до сих пор он так никогда не думал. Почему она всегда дает мне так мало? Так мало доверия. Так мало комплиментов. Такое редкое признание удач. Когда в последний раз она не задушила смешок от его шутки? Когда последний раз просила почитать, над чем он работает? Когда последний раз затевала игру в постели? Так мало для жизни. Он поступал дурно, но это лишь после десятилетия страданий от ран, нанесенных стрелами, слишком тупыми, чтобы прикончить сразу.