– А где вы сейчас встали?

– На речке Абарга, у большого озера, – сказал Даритай.

– Хорошо. – Джамуха подумал. – Те земли до сих пор пустовали, там и стойте пока, а дальше видно будет. С восточной стороны будут мои дядья, а с этой – мои курени. И никакой Таргудай вас не тронет, вот вам мое слово.

К вечеру, после хорошего угощения отпустив киятских нойонов, Джамуха пошел к Тэмуджину. Он снова был навеселе. Хотя и давал себе слово пить только по празднествам и тайлаганам, на этот раз он счел нужным выпить с новыми подданными и поговорить с ними по душам, чтобы поближе узнать их.

К Тэмуджину он шел, желая сразу же устранить недомолвки между ними (он был уверен, что анде уже донесли о приезде киятов, и подозревал, что ему не понравится то, что дядья пришли не к нему, а к племяннику по матери).

«Он должен смириться с этим! – осмелев от выпитого, мысленно доказывал себе Джамуха. – Ведь пришедшие к нему джелаиры – люди керуленские, а анда принял их, когда им приличнее было бы жить под моей рукой. Потому и он не может быть против того, что эти пришли ко мне…»

Тэмуджин был у себя в большой юрте, разговаривал о чем-то с матерью Оэлун и Бортэ. «Наверно, приезд дядей-киятов обсуждают, – догадался Джамуха. – О чем больше им сейчас говорить?».

Анда пригласил его к очагу, а Оэлун с Бортэ наскоро собрались и ушли в другую юрту.

– Живем рядом, а в последнее время даже и не видимся, – присаживаясь, Джамуха с шутливой улыбкой укорил анду. – Ты мне ведь даже не сказал о том, что идешь в поход на Таргудая, пригнал уйму скота, людей, а я от чужих людей узнаю, что у тебя пять или шесть новых куреней стоят вверх по реке.

– У тебя своих забот хватает, со своими дядьями споры, к чему мне было втягивать тебя в счеты со своим дядей Таргудаем? Я лишь забрал у него отцовские владения, стоит ли об этом лишний раз говорить.

– Заодно и джелаирский курень увел?

– Эти джелаиры еще зимой попросились ко мне.

– Зимой, когда у тебя еще и улуса не было? – Джамуха недоверчиво улыбнулся.

– Да, а ты что, не веришь мне?

– Верю, верю, анда, – Джамуха улыбчиво прижмурил глаза. – О тебе ведь по всей степи слава идет. Ну, а я вот пришел тебе сказать, что твои дядья-кияты сегодня утром приехали ко мне и попросились жить под моим знаменем.

– Знаю.

– Я согласился их принять.

– Ну и хорошо.

– И ты не против?

Тэмуджин посмотрел на него в упор.

– Анда, что-то не такой разговор идет между нами, какой должен быть между названными братьями. Помнишь, как мы с тобой три года назад поклялись быть в дружбе? И до сих пор мы помогали друг другу. Так и сейчас мы должны радоваться удаче друг друга. Пусть мои дядья живут у тебя, мне это даже лучше, чем если они будут с Таргудаем или с кем-то еще. И давай мы договоримся: какой бы из монгольских родов ни пришел к кому-то из нас, мы не будем препятствовать или что-то иметь против. Потому что мы анды и нам нет разницы, с кем из нас они будут жить. Между нами об этом не должно быть споров. Верно я говорю?

Джамуха радостно засиял белоснежными зубами, обнял Тэмуджина.

– Ты настоящий анда. Значит, договорились?

– Договорились. Между нами бывают разногласия, это честно надо признать, – по-доброму улыбнулся в ответ Тэмуджин. – Но мы не должны ворошить это, потому что породнились душой, а это главное!

– Истинное слово! – Джамуха восхищенно цокнул языком. – Давай за это выпьем. У тебя, наверно, есть что выпить за нашу дружбу?

– Найдется, – улыбнулся в ответ Тэмуджин.

Он поднялся со своего места, взял с полки деревянный домбо с архи и две медные чашки. Вернувшись, наливая, сказал:

– Сейчас мы с матерью и Бортэ говорили о кочевке на зимнее пастбище. Я думаю, что тянуть с этим нечего, надо успеть, пока есть свободное время и держится тепло. Как ты думаешь?

Они подняли чаши и выпили.

– Ты прав! – Джамуха, отдышавшись, зачерпнул ложкой творог со сметаной, закусил и, прожевывая, сказал: – Можно завтра же и сниматься. Чего ждать? Скот пока можно оставить, пусть доберет здешние травы до снегов, а сами перейдем, пока сухо. Поселим своих так же, как здесь: я с восточной стороны, ты – с западной.

– Согласен. Я сейчас же пошлю гонцов по своим куреням, чтобы готовились с утра сниматься.

– И я сделаю так же.

* * *

В течение следующего дня улусы Тэмуджина и Джамухи переместились за реку, поселившись в основном в том же порядке, что и на этой стороне. Часть войсковых куреней отошла далеко на юг и разместилась по большим озерам, оцепив широкий круг добротных пастбищ от юго-востока до запада.

На старых местах остались всего по одному тысячному куреню от обоих улусов. Они переместились поближе к середине владений и стали неподалеку от того места, где находилась главная ставка Тэмуджина и Джамухи, – выше и ниже по реке, чтобы отсюда присматривать за временно оставленными землями. Им было приказано нести пограничную службу, разъездами охраняя окраинные пастбища, не пуская на них падких на чужое соседей да разные бродячие кочевья, высматривающие, где бы поживиться на беспризорных урочищах.

Курень Тэмуджина и Джамухи, перейдя реку, отошел к востоку на четверть дня пути и обосновался в излучине, прикрывшись с востока густым тальниковым лесом, облепившим низкий берег реки. Юрты айлов в куренях заняли точно такое же расположение, что и на прежнем месте, лишь сопки вокруг стояли другие, да река теперь протекала с северной стороны.

Осень в верховье Керулена выдалась неустойчивая, порывистая. Зима приближалась – как будто игралась, подкрадывалась с разными обманными уловками: то отступала куда-то, пряталась за мягкими, тепловатыми днями, то приступала вдруг с колючими холодами, ночными заморозками.

Так же неожиданно, как месяц назад приходила невиданная для той поры жара, так и теперь, в середине месяца гурон[7], вдруг разом надавила крепкая, по-настоящему зимняя стужа. Еще позавчера потрескивали кузнечики, летали стрекозы, люди ходили во всем летнем, а уже наутро густым инеем осыпало траву, ночью разрывало землю трещинами в палец шириной.

На следующий день берега Керулена были окованы крепким, неломающимся льдом. Солнце, уже не грея, как будто отдалившись в своем небесном пространстве, избрав дальнюю от земли дорогу, равнодушно косилось на холодеющую степь.

В улусах Тэмуджина и Джамухи народ готовился к облавной охоте. Еще с лета во всех айлах начинали гнать вино про запас, откладывая на зимнюю облаву – для подношений охотничьим духам, духам – хозяевам тайги, духам предков, защитникам рода и племени, высшим богам. Воины исподволь пополняли колчаны, ладили оружие, чинили снаряжение.