Даритай в этом месте залился счастливым смехом, Бури Бухэ, оглянувшись на него, тоже захохотал, подняв лицо к дымоходу.

Алтан выждал, когда наступит тишина, и продолжал:

– Так за что боги дали ему такие богатства? Как будто не за что! Но дело-то в том, что он не ждал, когда выделят ему долю, а сам всегда был наготове, чтобы схватить. Плохой он или хороший, умный или глупый, родовитый или нет, тут ни при чем – главное, что он не сидел сложа руки, а все время смотрел и думал, где бы что-нибудь урвать. И урывал – с мясом и кровью. Так живет и зверь, тот же синий волк, от которого все мы происходим, так должен жить и человек. Вот почему одни бывают удачливы, и к ним идет все – и табуны, и подданные… Но сама удача слепа, потому она проходит мимо одних и попадает к другим. А человек, если он хочет владеть и властвовать, слепым не должен быть, он должен смотреть в оба глаза и держать когти наготове. Вот это и справедливо. А раз так, то мы сами должны изменить все и добиться того, чего мы достойны. Если возьмемся дружно, будем во всем согласны между собой, тогда и будем удачливы. Потому никто не должен артачиться да противиться, когда я говорю, что нужно делать. Я ведь не зря вас всех привел сюда, на Керулен. Сейчас самые сильные люди в племени – эти двое, Джамуха с Тэмуджином. И нам надо с ними сближаться, хотим мы того или не хотим, нравятся они нам или нет. Но потом, когда мы закрепимся, в нужное время повернем все в другую сторону и возьмем свое. Времена меняются: какая-нибудь война, смута, и смотришь, тот, который только что властвовал и богател, лежит мертвый, дух его отправляется к предкам, а стада и табуны, воины и подданные ведь кому-то должны принадлежать, а кому? Тому, кто стоял рядом. Ничто не стоит на месте, все меняется. Только вы, молодые, слушайте меня, верьте мне, и тогда я вас приведу к богатству, сделаю вас большими нойонами. Все у вас будет, только слушайте меня и делайте то, что скажу, а уж я-то знаю, как взять добычу. Понимаете, о чем я вам говорю?

– Понимаем, – улыбнулся Хучар и мстительно сузил глаза, думая о чем-то своем.

– А ты завтра зайди-ка ко мне, – сказал ему Алтан. – Я хочу с тобой поговорить с глазу на глаз.

– Хорошо, дядя. – Хучар почтительно склонил голову, а потом самодовольно покосился на братьев.

Те подозрительно щурили глаза, ревниво гадая, какие тайные разговоры могут быть наедине между ними.

* * *

Наутро Хучар проснулся с рассветом и тихо вышел из малой юрты Даритая, где они с Унгуром жили. Над восточными холмами серело небо, над юртами поднимался дым.

Проходя по мокрой траве и чувствуя сквозь кожу гутула уже не летний холодок, он прислушивался к звукам в курене. В молочной юрте, не глядя на раннее утро, зло ругалась тетушка Шазгай, грозя рабыне за какую-то провинность.

– Кишки твои выпущу! – доносился ее визгливый голос.

Она, видно, и вправду схватилась за нож, потому что рабыня, кажется, пятнадцатилетняя Сугсэгэй, к которой в последнее время благоволил дядя Даритай, испуганно вскрикнула, заплакала, прося ее пожалеть. Тетушка вышла из юрты, тряся от злости кулаками, произнося проклятия. Злым взглядом окинув Хучара, она просеменила с подойником на южную сторону.

От других айлов доносились женские голоса – все спешили к коровам и кобылам. Из одной из юрт с западной стороны долго раздавался натужный стариковский кашель. В разных концах ржали лошади. Курень просыпался.

Помочившись за арбой у кожевенной юрты, на ходу застегивая ремень на штанах, Хучар перешагнул через оглоблю и направился к айлу дяди Алтана.

Он решил пойти к нему с самого утра, опасаясь, как бы тот не забыл о своем вчерашнем приглашении и не уехал куда-нибудь. Хучар догадывался, что дядя, не баловавший лишними разговорами не то что племянников, но, кажется, и собственных сыновей, позвал его не для пустой беседы. «Зачем-то я ему понадобился, – взволнованно размышлял он, шагая по холодной росе. – Может быть, в поездку по табунам позовет; хорошо бы, если так, тогда потом обязательно что-нибудь подарит, стрелы или, может быть, нож…»

В айле дяди Алтана тоже шли утренние работы, из-под открытого полога молочной юрты доносились голоса. Несколько женщин, уже с полными подойниками, одна за другой прошли в нее. У кожевенной юрты двое рабов запрягали быков в арбу.

Хучар подошел к большой юрте, постоял в ожидании, что оттуда кто-нибудь выйдет.

Из второй юрты, позевывая, дрожа плечами, вышла младшая жена Алтана, красивая шестнадцатилетняя женщина, и скрылась за юртой.

Скоро она вернулась, и Хучар, приблизившись к ней, поздоровался и спросил:

– А дядя Алтан не уехал?

– Нет, он здесь спит. – Она кивнула головой в круглой войлочной шапке, указывая на свою юрту. – А ты что, к нему пришел?

– Да, он меня звал.

– Ну, тогда разбужу его, – сказала она.

– Не надо, не будите, – замялся Хучар. – Я подожду.

Она с насмешливой улыбкой смерила его с головы до ног, сказала:

– Да уж разбужу, раз сородич к нему по делу пришел.

Она скрылась в сумраке под пологом двери. Скоро оттуда послышалось глухое бормотание.

– Какой Хучар? – донесся недовольный голос Алтана. – Что ему надо?

Жена ему что-то говорила.

– Ну, позови, раз пришел.

Та вышла, взглянула, все так же насмешливо улыбаясь. Проходя мимо, шутливо толкнула его в грудь мягким плечом и шепнула:

– Заходи.

Хучар посмотрел ей вслед, любуясь ее мягкой, косульей походкой, и, набираясь смелости, шагнул под полог.

Алтан лежал под овчинным одеялом, обтянутым коричневым шелком и, прищурясь спросонья, смотрел на него.

– Ты чего так рано? – спросил он. – Разве в гости ходят в такую пору?

Голос у него был сиплый, как у простывшего.

– Думал, уедете, и не застану вас, – заискивающе улыбаясь, признался Хучар. – Вы ведь всегда по темноте выезжаете.

– А ты заметил, как я выезжаю? – улыбнулся Алтан. – Верно, я всегда пораньше выезжаю на свои дела, еще до света. Хороший мужчина, как хороший зверь, должен выходить из логова в темноте. Другие твои дядья в это время еще спят, а потом они ищут меня по куреню, когда я уж за семью сопками… Вот как должен жить мужчина, тогда он будет добычлив. Это я сегодня, после пира заспался, а так, верно говоришь, меня трудно по утрам застать.

Он протяжно вздохнул и вылез из-под одеяла, надел на свое небольшое, плотное тело ягнячий халат.

Усевшись на хойморе, он двинул рукой:

– А ну, подай мне оттуда домбо и чашу.

Хучар с готовностью метнулся к полке с посудой, быстро подал.

– Садись, не стой. – Алтан тоненькой струйкой, будто отмеряя долю, налил в чашу арзу. – А я выпью, раз ты меня разбудил в такую рань, надо поправить голову после вчерашнего. Одну чашу выпью и больше не буду.