— Ян, минуту тебе даю. Соберись.

— Ты спишь с кем-то помимо меня? — ее голос охрипший и севший, в глазах искрит напряжение в четыреста ватт. — Я имею в виду, с тех пор как мы с тобой… после Лондона.

Блядь, ну что за мыло, а? Откуда вообще такие мысли? День порознь, и все, каша из сомнений в голове? Эти слова уже готовы сорваться с языка, но то, как она в этот момент выглядит, меня останавливает. Вытянулась струной и не дышит, словно готовится, что я ей пулю в лоб всажу. Черт знает почему, но накрутила она себя не на шутку.

— Нет, Ян. После Лондона я ни с кем кроме тебя не спал и, в общем-то, не собирался.

С ее губ слетает тихий вздох, какой-то вымученный и истеричный, щека нервно дергается.

— Ты ведь никогда не врешь, Андрей. Пожалуйста, и сейчас не делай.

Я и это терплю. Была бы она хотя бы немногим мне безразличнее, после этих слов я точно катил к себе домой. 

— Ян, ты когда таблицу умножения в школе учила, я начинал свое первое дело. Никаких договоров не подписывал и юристов у меня не было — публика была другая и времена другие. Все, что у меня имелось, — это мое слово. Возможностей кинуть тогда была уйма, но я ни разу этого не сделал. Так было и так будет всегда. И то, что сейчас ты вдруг решила во мне сомневаться, хотя прецедентов этому не возникало, мне сильно не нравится.

— Значит, ты говоришь правду?

Я вздыхаю. Конечно, я, блядь, говорю правду. Сидел бы я сейчас здесь, если бы не так.

— Да, Яна, я говорю тебе правду. 

— Хорошо, — она резко взмывает вверх, словно выпущенная пружина, и, развернувшись, бормочет: — Я сейчас приду.

Я перехватываю ее талию до того, как она успевает сделать шаг, потому что заранее знаю, куда она собирается. Хочет закрыться в ванной и в одиночестве пореветь, так чтобы я не видел. Яна дергается в моих руках, словно птица, угодившая в силки, и крутит головой, пряча глаза. Я крепче прижимаю ее к себе, давая понять, что ей не вырваться.

— Нет уж, здесь реви.

Ее первое всхлипывание пугает не на шутку, потому что от него содрогается все ее тело. От раздражения и злости не остается ни следа, потому что все это самая настоящая херня в сравнении с отчаянием, исходящим от нее. Какими бы ни были причины, пусть даже и незначительные, они уже не имеют значения. 

Яна вцепляется в воротник моей рубашки, дергая его как ребенок, утыкается ртом мне в плечо, отчего ткань пиджака стремительно намокает. Женские слезы и истерики всегда казались мне отталкивающими, но сейчас я готов потерпеть, лишь бы ей стало легче. Обнимаю ее крепче и жду, пока она все выплачет. Даже говорю что-то успокаивающее вроде «тссс» и «тихо, тихо». 

Через минуту или две, судя по тому, что Яна затихла, эмоциональный взрыв подошел к финалу. Я отшагиваю назад и, опустившись на диван, заставляю ее сесть ко мне на колени.

— Разговаривать можешь? 

Яна шмыгает носом и, убрав с лица налипшие пряди, несколько раз трясет головой в знак согласия.

— Теперь объясни, что случилось.

Вместо ответа она нащупывает позади себя телефон и, пару раз щелкнув по экрану, разворачивает его ко мне. Я смотрю. И смотрю снова, потому что немного охерел. Странно видеть свою голую задницу и свой прибор на фотографии. 

«Ку-ку. Смотри, кто тут у меня. Узнала? Только не плачь и не пытайся закатывать ему истерики. Если ты не знаешь, Андрей терпеть не может, когда ему действуют на нервы».

Вот тебе, блядь, и беспроблемные тридцатилетние. Зарвавшаяся сука Арина. Спальня ее. Номер я удалил за ненадобностью, но думаю, и он совпадет. Мой скудный эмоциональный диапазон этим вечером отработал себя по полной: я успел испытать злость, раздражение, тревогу, сочувствие, а сейчас вот испытываю ярость, какую не чувствовал очень давно. В последний раз, на моей памяти, когда выяснил, что парень, с которым мы выросли в одном дворе, и которого я по дружбе взял к себе на работу, меня обворовывал. И хотя он за это по полной ответил, то желание убить я никогда не забуду.

— Значит, сообщению с неизвестного номера ты поверила и меня решила не слушать?

— Я не знала, что думать. Ты улетел, номер был недоступен… а эта фотография… откуда она взялась?

Я обхватываю ее затылок и заставляю посмотреть на себя.

— Ян, ты же взрослая девочка и догадываешься, что до тебя я не дрочил в кулак. Снимок старый, но я о нем и понятия не имел. Все, что тебе нужно знать, это то, что у меня есть ты, и больше никого.

— Но тогда я не понимаю, — лицо Яны выглядит таким беспомощным и растерянным, что в груди снова тянет. Девчонка совсем, жизни не нюхала. Такую только оберегать. — Зачем мне это присылать? В чем смысл? Мы бы рано или поздно выяснили, что это вранье. Для чего кому-то мне вредить? Я ведь ночь не спала… думала, как буду жить дальше, если это окажется правдой.

Что ей сказать на это? Что я переоценил моральные качества женщины, с которой спал? Что из-за мимолетной прихоти и уязвленного самолюбия люди готовы разрушить чью-то жизнь? Что если подобные поступки не укладываются в ее концепцию понимания окружающих, это еще не значит, что гнилья не существует? Так и надо сделать, чтобы в дальнейшем ей было не так больно обжигаться, но не хочу губить ее непосредственность и оптимизм по отношению к людям. Пусть у самого их ни на грош, но это не значит, что ей нужно становиться такой же.

— Я вчера сказал Арине, что мы не будем видеться. Очевидно, что это ее обидело.

— Откуда у нее мой номер?

— Понятия не имею, но она знает твое имя и у вас наверняка есть общие знакомые.

Яна утыкается носом мне в щеку и крепко обнимает.

— Прости меня за то, что засомневалась. Мне было так больно и страшно… сразу все навалилось в один день. 

— Что-то еще случилось?

— Папе сделали операцию на сердце в Америке. Ты об этом знал?

Блядь, очередной обух по голове. Ну, Семен, партизан гребаный. Поэтому, значит, из Штатов не вылезает, и, конечно, все втихую. А приглашение на похороны в случае хренового исхода я, очевидно, телеграммой бы получил. Да что я? Он же Янкина единственная семья. И это еще один повод хотеть свернуть шею Арине. Эта сука развлекается, пока у девчонки жизнь рушится.

— Нет, Ян, не знал. Посмотри на меня.

Она отлипает от моего плеча и смотрит. Глаза распухшие, губы тоже, но все равно красивая.

— Чтобы впредь такой нервотрепки избежать, в любой непонятной ситуации ты больше не надумываешь лишнего, а сразу звонишь мне. С Семеном я завтра созвонюсь и поговорю. В порядке все с ним?

Слабо улыбается и кивает.

— Говорит, что да. Обещает, что, как врач разрешит, прилетит домой.

— У тебя еще какие-нибудь сомнения или вопросы ко мне есть? Если да, то лучше сразу скажи.