и вообще открыть рот, чтобы ненароком не сбить его настрой.

В коридоре звучали детские голоса и смех, но мне было откровенно плевать. Меня трясло мелкой дрожью от волнения. Сердце колотилось так, что уши закладывало.

— Уверена? — прошептал Ник мне в губы. Он раздвинул мои ноги и устроился между ними.

— Д-да…

Я обняла его плечи и поцеловала влажные, сладкие губы. У меня мурашки пробежали по затылку, когда я ощутила сильное давление между ног. Ох, это были точно не пальцы!

Медленно, очень медленно он продвинулся на первые несколько сантиметров, растягивая тугие стенки. Я раскрыла рот в немом крике, удерживая взгляд Никиты. Он смотрел на меня гораздо глубже, чем я могла вынести.

— Ник, я…

Он вошел в меня полностью и остановился, позволяя нам обоим привыкнуть к ощущениям.

— Марьяна, черт!

— Ох, это, — шептала я, вперемешку между сладкими, медленными поцелуями, — это даже словами не описать… как тебя много.

Он был не просто во мне, а как будто у меня под кожей. Я еще никогда такого не чувствовала!

— Продолжаем? — его голос резонировал у меня на губах, на моей улыбке.

— Да, — прошептала я, с обожанием целуя и кусая его, готовая съесть, проглотить целиком.

Он медленно, но не полностью выскользнул из меня и снова заполнил собой. С моих губ слетел стон, с его тоже. Мы оба закрыли друг другу рты. Еще один толчок, и я не смогла ничего с собой поделать, снова простонала, кусая его пальцы.

— Марьяна-а? — внезапно в комнате раздался детский голосок самой младшей Даниловой.

Мы с Ником замерли и в ужасе вытаращились друг на друга.

— Мозьна я возьму у тебя цветные листики? — Машуля протопала по моей комнате, взъерошенная ото сна и в пижаме. Она забралась по моему стулу на стол, взяла цветные стикеры, которые я всегда без проблем позволяла брать ей и ее сестре.

Мы с Ником не шевелились под одеялом, так и лежали, закрыв друг другу рты. Смех плескался в его глазах, и я сама начала трястись от сдерживаемого хохота.

Малышка раздобыла стикеры и потопала из моей комнаты, уходя как бы между прочим помахала нам рукой.

— О, Никит, приветь! — невинный детский голосок окончательно нас добил, и мы расхохотались в голос.

— Черт! — прошептал Иванов, уткнувшись лбом мне в плечо и затрясся от смеха.

— Прости, — улыбнулась я, обнимая его крепко-крепко. Он все еще был во мне и ощущался так прекрасно, я обожала это чувство давящей наполненности. Дура я, раз думала, что не привяжусь к нему всем телом!

— Не, а чо, Машке можно стикеры, а мне нельзя?! — заорала Даша из коридора и постучала в мою комнату, — Марьян, а можно и мне тоже стикеры?

— Бля-а-а… — прошептала я и, накрыв Никиту одеялом с головой, крикнула. — Заходи, бери!

— Ага, ни в чем себе не отказывай, — пробормотал Ник мне в плечо, и мы опять сдавленно заржали, понимая оба, что на этом нашему интиму пришел конец.

Даша сразу заметила мужскую одежду на стуле и слишком огромную гору под одеялом для одного человека. Ее лицо вытянулось от удивления, а я помахала ей рукой, провожая невинной улыбкой.

— О! Они проснулись? — раздался веселый голос тети Тани с первого этажа. — Никит, Марьяш, завтракать с нами будете?

— Дашуль, скажи маме, мы скоро спустимся, — попросила я у уходящей девочки.

Она закрыла за собой дверь, и мы с Никитой разразились хохотом, обнимая друг друга.

— Этот секс войдет в историю самых коротких в моей жизни! — веселился Ник, перекатываясь с меня на спину.

— Зато будет что вспомнить!

Я целовала его губы, все равно чувствуя себя прекрасно, несмотря ни на что.

— Да, история внукам на ночь вместо сказки.

Мы одевались и не прекращали веселиться. Я боялась, что будет неловко, но не почувствовала даже скованности. Нас наоборот еще больше сблизил этот глупый конфуз.

Я запрыгнула в узкие леггинсы и первую попавшуюся футболку, достаточно плотную, чтобы не надевать под нее лифчик и не светить сосками. Никита аккуратно застегивал пуговицы на рубашке и уже был в брюках. Я не хотела его отпускать. Если можно было, я бы продержала его в своей комнате пленником вечность.

— Теперь я буду еще больше ждать следующего «факультатива», — я подкралась к нему, посадила на кровать и оседлала его.

— Цветочек, я только пришел в себя, — он взглядом кивнул на свой пах. — Пощади!

Я шкодливо закусила свою нижнюю губу и запустила пальцы в его волосы, приглаживая их на манеру, в которой он носил стрижку.

— Это было прекрасно, — искренне призналась я, привлекая его лицо к своему и чмокнула его в губы.

Я коснулась пальцем выскочившего прыща на его лбу:

— Лайфхак хочешь?

Смущаясь, он кивнул, а я быстро сбегала в ванную, вернулась с тюбиком зубной пасты и показала ему:

— Нужна самая мятная, — я выдавила немного пасты на палец и закрасила его прыщ густым белым слоем. — К вечеру уже все пойдет.

— Зубная паста?

— Прикинь!

Я убрала тюбик и снова забралась на него. Никита обнял меня за талию и коснулся моего носа своим.

— Помнишь, я хотела сделать своей собственностью твои пальцы? — прошептала я, говорила и целовала его между словами. — Можно я добавлю в этот список еще твои губы?

— Можно.

— И язык! — вспомнила я, — И член! Член прям обязательно!

Ник тихо смеялся:

— Что-то еще?

— О! И глаза! Их я тоже туда добавлю. Ты так смотришь на меня, я чувствую себя какой-то особенной!

— Может, тебе сразу выдать пакет на всего меня? — с улыбкой спросил он.

— Нет, — замотала я головой, — а как же Аня? Я не могу так с ней поступить!

Его улыбка резко сникла. Он напрягся и выпрямил спину, безвольно опустив руки с моей талии. Я испуганно оглядела его, понимая, что ляпнула лишнее. Наверное, не стоило сейчас упоминать имя другой девушки, к которой он, вроде как, неравнодушен. Я далеко не гордилась тем, что заговорила о ней, мне просто не верилось, что он по-настоящему на нее запал. Она же пустая, обычная, в ней нет ничего особенного. Почему он обратил на нее внимание, я искренне не понимала. А ведь еще есть та, которая дает ему советы. Один Бог знает, что их связывает!

Я повела себя глупо, разрушив магию этого волшебного, потрясающего и самого лучшего утра в моей жизни, но не могла ничего с собой поделать.

— Мне надо идти, — сухо проговорил Никита, не глядя мне в глаза.

— Ник? — позвала я, слезая с него и позволяя ему встать. — Я…

«Я дура, прости!» — вот что