вывод, что ее скромность была позой, хотя и не циничной. Мужчины в тот период тоже постоянно делали что-то подобное. А Хильдегарда была женщиной в патриархальном обществе, и мы не можем закрывать глаза на этот патриархат, даже если признаём ее свободу воли. В отличие от Роберта Кеттонского или Фомы Аквинского, заслуживших авторитет благодаря пройденному обучению, Хильдегарда не могла опираться на свое образование при прочтении Библии. Возражение, которое она приводит Бернарду, следует повторить. Авторитет можно сравнить с двухфакторной верификацией; он должен опираться на связь «пророка» со Святым Духом через видения, и эта связь требует одобрения папы.

Авторитет женщины всегда был шатким. Даже на пике славы и могущества Хильдегарды к ней многие относились с подозрением. В 1178 году пророчицу, которая пользовалась милостью королей, императоров и пап, отлучил от церкви архиепископ Майнца. Причиной стало то, что Хильдегарда разрешила похоронить отлученного от церкви человека на освященной земле в своей общине, заявив, что он примирился с Церковью перед смертью. Архиепископ воспротестовал, и Хильдегарду постановили отлучить от церкви. Пророческий авторитет не сработал. Это был спор об авторитете и месте в иерархии, и она его проиграла. Отлучение от церкви было снято только тогда, когда она смиренно подчинилась власти архиепископа. Хильдегарда, возможно, обладала властью, но в XII веке даже пророчица должна была знать свое место.

Историей Хильдегарды весьма уместно завершить эту главу. Она, как и Алиенора, вращалась в самых высоких властных кругах, сама вершила свою судьбу, но ей все еще резко напоминали о границах дозволенного. Положение Алиеноры и Хильдегарды было подорвано в 1170-х годах, когда в истории Европы наметился новый поворот, и угрозы, которые когда-то казались исключительно внешними, теперь как будто бы проникли в христианский мир. Возникла потребность в более жестком контроле власти и в более жестком регулировании лиц, распределяющих полномочия. Угроза порядку и стабильности стала более экзистенциальной. Не пророки, а лжепророки теперь ходили по земле. И единственным способом очистить общину, сохранить христианский мир в безопасности был огонь.

Глава 13. Города в огне

В ноябре 1202 года у стен Зары расположилась армия. Этот город на Адриатическом побережье находился под защитой короля Венгрии, но на него претендовала Венецианская республика. Венеция построила огромный флот для переброски военных, но прежде хотела вернуть «свой» город, утверждая, что только после этого флот можно вести дальше. Большинство военачальников эту идею поддержало, но была и группа несогласных — ее возглавили дворянин Симон де Монфор и аббат Ги из аббатства Во-де-Серне. Они настаивали, чтобы армия направилась в Египет и Иерусалим в крестовый поход — сражаться с мусульманами. Они не собирались под знаменем креста вступать в бой с другими христианами и предупредили военных, что в случае продолжения им грозит отлучение от церкви. И в самом деле, папа Иннокентий III (1198–1215), который первым призывал к походу, недвусмысленно запретил армии нападать на город.

Однако это предупреждение осталось без внимания, и армия захватила Зару. Изгнанный византийский принц решил воспользоваться представившейся возможностью и заключил сделку с войском, чтобы добраться до Константинополя. Основная часть армии отправилась осаждать этот город в ходе так называемого Четвертого крестового похода. Эта запутанная история плохо закончилась для византийского принца (его в конце концов задушили в тюрьме). В ее финале граф из Фландрии короновался как римский император на троне Константина. Сейчас давайте запомним имена несогласных — Симона, аббата Во-де-Серне и племянника аббата Петра (тоже монаха), которые, наряду со многими другими, отказались участвовать в этом походе, покинули экспедицию в Заре и сели на корабль в Святую землю, чтобы завершить свое паломничество.

Спустя семь лет после событий в Заре другая армия крестоносцев остановилась у стен другого христианского города. Город Безье на юге Франции взяли в осаду, и его епископ попробовал договориться о компромиссе. Он попытался убедить жителей выдать нечестивых и еретиков из числа горожан крестоносцам, но получил отказ. Город был взят штурмом, его стены пали. Жителей уничтожили.

В разгар резни несколько солдат подошли к аббату-крестоносцу из Сито и спросили, как отличать добрых христиан от отродий дьявола. Настоятель якобы ответил: «Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius» («Убивайте всех. Бог своих узнает»). Солдаты с радостью подчинились и продолжили убивать жителей города. Многие жители искали спасения в городском соборе Святых Назария и Цельсия, и неф этого святого места обагрила кровь — одни христиане гибли от мечей других христиан. Аббат Сито вскоре после этого написал папе Иннокентию III, фактически подтвердив, что солдаты как проводники божественной мести не пощадили никого и убили двадцать тысяч человек (если преувеличение тут есть, то небольшое), невзирая на социальное положение, пол и возраст. В 1217 году комментатор к каноническому (церковному) праву с уверенностью утверждал, что «если будет доказано, что в городе имеются еретики, то дозволительно сжечь всех его жителей» — несомненно, тут подразумевались события в Безье.

Последовали новые массовые убийства, и война с ересью, получившая известность как «Альбигойский крестовый поход», бушевала еще двадцать лет. Несколько летописцев описывали эти «славные» деяния на страницах хроник. Одним из этих летописцев был не кто иной, как Петр, монах из Во-де-Серне. Одним из лидеров похода — его дядя, аббат. Одним из военачальников, который водил армию по югу Франции в поисках отступников, — Симон де Монфор. А кто же призывал к войне с ересью на юге Франции? Папа Иннокентий III.

Главные диссиденты, которые в Заре в 1202 году угрожали военным отлучением от Церкви и бросили армию, чтобы не убивать собратьев-христиан, теперь, в 1208–1209 годах, с энтузиазмом одобряли подобную жестокость. Что же изменилось?

Перелом во многом связан с тем, что произошло во время Четвертого крестового похода, когда Симон, аббат Ги и монах Петр отправились в Святую землю. Как сообщал один из участников, осада Константинополя крестоносцами проваливалась, поэтому священнослужители в армии решили провести собор. Казалось, их наказывает сам Бог, посылая неудачи. Армия хотела знать, действительно ли их поход совершался по «воле Божьей». В страстной речи епископы заверили крестоносцев, что их дело правое, а византийские защитники города — это «изменники, убийцы и предатели… хуже евреев. [Поэтому армия] не должна бояться нападать на греков, ибо они враги Бога».

Прошлое не повторяется, но здесь мы отчетливо слышим его эхо. Епископы использовали формулировки, хорошо знакомые со времен так называемого Первого крестового похода, когда латинские христиане двинулись на восток, сначала напав на евреев Рейнской области, а затем обагрив улицы Иерусалима кровью «врагов Христа». Столетие спустя к подобным формулировкам