Завязывая пояс первого попавшегося платья, Луиза вдруг застыла, потрясенная новизной своих ощущений. Она никогда в жизни не боялась Валентина! Недоумение медленно переросло в тихую ярость. Она приблизилась к окну, выходящему на деревенскую улицу. Стояла, прижав к стеклу ладони, и смотрела на сад у дома викария, на огромный кедр, на квартиру над гаражом, и ее гнев спрессовывался в ненависть.

Почему Жакса не убили вместо Чарли Лезерса? Жалкий, не слишком приятный старик остался бы жить, а порочный подонок в расцвете сил больше никому не причинил бы вреда. «Да я бы сама его убила, — подумала Луиза, в эту секунду совершенно уверенная, что способна на убийство. — Не в рукопашной схватке, разумеется». Нет, она бы и дотронуться до него побрезговала. А вот если бы могла действовать издали, скажем просто нажать кнопку… Тогда другое дело.

Она отняла руки от стекла, посмотрела на расплывающиеся отпечатки своих ладоней и растопыренных пальцев и быстро стерла их. Если бы с ним можно было покончить вот так же, не задумываясь, как тлю раздавить на розовом кусте…

— О чем ты думаешь?

— Ой! — Луиза отскочила от окна, потом снова шагнула к нему. Загородила собой только что вытертое место на стекле, как будто закрывая запись, грозящую выдать ее преступные намерения. — Ты меня напугал… Я не слышала, как ты вошел.

— Я в душ. — Вэл вернулся с тренировки, он был в велосипедных трусах до колен и желтой майке. Одежда взмокла от пота и плотно облегала его мощные плечи и мускулистые бедра. Он посмотрел на Луизу без всякого выражения. — Поставь кофе, Лу.

Ожидая в кухне, пока он спустится, Луиза старалась дышать глубоко и ровно. Она твердо решила, что не позволит втянуть себя в ссору, постарается воздержаться от критики и сохранять спокойствие. В конце концов, это его жизнь. Только, пожалуйста, Господи, не дай Вэлу изгнать меня из нее!

На столе ждали кофе, бриоши со сливочным маслом и швейцарский черешневый джем. Валентин вошел, сел за стол и, не глядя на сестру, сразу наполнил свою чашку. Луиза уже знала, что за этим последует.

— Извини меня за вчерашнее.

— Все нормально. У всех бывают…

— Я был очень несправедлив. Ты всегда аккуратнейшим образом за себя платила.

— Да все в порядке, Вэл. Мы оба были расстроены.

— Но, — Валентин поставил чашку на стол, — нам все равно нужно поговорить.

— Да, — Луизе показалось, что пол под ее стулом покачнулся, — вижу.

— Я тогда предложил тебе уехать со зла. Но потом я обдумал все спокойно и, знаешь, решил, что это неплохая идея.

— Да, — процедила Луиза сквозь плотно сжатые губы. — Вообще-то… я тоже много думала об этом. В конце концов, я приехала сюда на время, зализать раны, как говорится. А теперь мне намного лучше. Пора мне нырнуть — или, наоборот, вынырнуть? — обратно в реальную жизнь, пока я совсем не закоснела. Я могла бы снять себе временное жилье между Каустоном и Лондоном, пока не найду что-то постоянное. Мне только нужно несколько дней, чтобы собрать вещи. Тебя это устроит?

— О, Лу… — Валентин опять поставил чашку и взял сестру за руку. — Не плачь, пожалуйста!

— Я помню, когда ты стал называть меня Лу… — Ей было двенадцать, и она по уши влюбилась в гостившего у них красавчика. По наивности своей она считала его просто приятелем брата. — Когда Кэри Фостер…

— Пожалуйста, не начинай игру в «а помнишь…».

— Прости. Считаешь, это удар ниже пояса?

— Есть немного.

— Смогу я хотя бы приезжать и видеться с тобой? — Луиза и сама чувствовала, что говорит детским, взвинченным голосом. — Звонить?

— Конечно, сможешь, идиотка ты этакая! Мы будем встречаться в городе, как всегда встречались. Обедать вместе, ходить в театр.

— В городе… — Итак, она изгнана. Луиза отпила почти холодного горького кофе. Она уже мучилась болью разлуки. Болела каждая ее клеточка. — Да. Это будет чудесно.

Барнаби провел спокойное воскресенье в саду, деля и пересаживая многолетники и обрезая цветущие летом кусты. Потом подготовился к завтрашней утренней летучке, назначенной на восемь тридцать. Старший инспектор чувствовал приятную физическую усталость и пребывал в добром расположении духа. Еще он пометил у себя в ежедневнике, что на десять утра у него назначена встреча в благотворительном фонде «Каритас».

Трой, невозмутимый и готовый ко всему, ждал у двери, жуя «твикс». Сержант пытался заменить сладкими палочками сигареты, и они работали очень неплохо, если не считать того, что он до сих пор курил.

Барнаби аккуратно выровнял бумаги, положил их в папку с клапаном и нахмурился при виде жующего сержанта.

— Ты когда-нибудь перестаешь есть? — Это был источник постоянной досады. Что бы и в каком бы количестве ни поглощал Трой, это не добавляло ему ни унции.

— Конечно, — Трой обиделся. Вот всегда так: не одно, так другое. И это с утра! А что же будет со старым брюзгой часам к шести?

— Не могу себе представить когда.

— Когда сплю. А также когда…

— Избавьте меня от неаппетитных подробностей вашей сексуальной жизни, сержант.

Трой оскорбленно замолчал. Он-то хотел сказать: «Когда читаю Талисе-Линн»! Скатав обертку в шарик, Трой метнул его в мусорную корзину.

С дочери мысли Троя перескочили на слово «порскать». Он вчера порылся в словаре Талисы-Линн и обнаружил, что это нечто среднее между «прыскать» и «фыркать». Глупо как-то, решил Трой. Почему не соединить части слов еще каким-нибудь способом? Пусть будет «фурскать», например.

В комнате 419 все сидели подтянутые и сосредоточенные, с блокнотами наготове, на столах лежали распечатки опросов. И только инспектор Картер выглядел помятым, как будто спать не ложился, и вид имел подавленный. С него Барнаби и решил начать, что было совершенно противоестественно.

— Да гори оно все огнем, сэр, честно говоря! — ответил Картер на вопрос, что с ним такое. — Мы очень тщательно опросили жителей всех трех деревень. Во второй раз пришли вечером, чтобы застать тех, кто днем был на работе.

— А посетителей паба опросили?

— О да. Похоже, никто не слышал никаких подозрительных звуков в прошлое воскресенье вечером. Все были дома, окна зашторены, смотрели телик. Один мужчина… мистер… э-э… Джерри Ловат… выгуливал свою борзую Констанцу всего в нескольких ярдах от плотины без четверти одиннадцать, и он тоже ничего не слышал.

— Удивительно, — не поверил Барнаби.

— Там эта дама…

— Да, Филлипс, дойдем и до вас. Большое спасибо.

— Извините, инспектор.

— Ну, продолжайте!

Кадык у констебля Филлипса нервно подпрыгнул. Он густо покраснел, и сержант Брирли одарила его доброй, ободряющей улыбкой. Трой просто шалел, когда оказывался в одной комнате с этой девушкой, от которой все еще рассчитывал кое-чего добиться. Он улыбнулся Брирли, и эта улыбка теперь бабочкой порхала над столами. Сержант даже дочкиного котенка назвал Одри — просто потому, что с удовольствием повторял это имя. Но на это никто не обратил внимания. Может, лучше переименовать кошку в Констанцу?