Лес словно улыбнулся ей в ответ. Что-то коснулось ее души, отчего она вдруг согрелась, точно так же, как согреваются замерзшие руки, протянутые к огню очага. Женькины деревья снова были с ней, и на всю ее любовь к ним они, как и прежде, отвечали взаимностью. И жалели о том, что вынуждены были так поступить с ней накануне, но они не могли предупредить и уберечь ее иначе.

— Господи! — заломила руки Женька. — А я уж вообразила себе невесть что! Вы же просто спасали меня! Спасали как могли! Так Влад здесь ни при чем?

— Нет, — отвечали деревья. — Пользуйся тем, что тебе послала судьба, черпай пригоршнями от ее щедрот, пока не иссяк этот созданный ею источник. Мы можем тебя понять и рады за тебя.

— Спасибо вам! — Не имея возможности обнять все свои деревья, Женька добралась до ближайшей сосны и прильнула к ее стволу, глядя снизу вверх на заснеженную крону счастливыми глазами. — Спасибо за все! Теперь я буду знать, что на тропинке может быть опасно, и буду ходить в обход. И уже сегодня вечером, обещаю вам, я снова буду на вырубке. Я пойду туда сразу же, как только расстанусь с Владом, — никто и ничто не заставит меня забыть о вас и о вашей беде. Даже он.

Верная своему обещанию, вечером Женька ждала Влада не только потому, что ей не терпелось увидеть его, но еще и потому, что отправиться в свой поход она могла только после его отъезда. Уже часов с пяти она беспрестанно выглядывала на дорогу в надежде увидеть сверкающий темный «Лендкрузер», но время шло, а он все не появлялся. С наступлением темноты Женька перестала выбегать на улицу, зная, что теперь заметит скользнувший по стене свет фар. Но свет тоже не спешил появляться. Вскоре Женька уже и не знала, что ей думать — то ли Влад не смог, то ли передумал и не захотел приехать, то ли с ним снова что-нибудь случилось. Эта последняя мысль особенно пугала ее. Но поскольку узнать ничего конкретного Женька все равно сейчас не могла, то все, что ей оставалось в этот вечер, — это просто смириться с мыслью, что он не приедет. И в десятом часу, понимая, что вряд ли есть смысл ждать дальше, она, огорченная и встревоженная, начала собираться на вырубку. Еще раз проверив собранную накануне сумку, в которой, помимо всего прочего, лежали купленные на рынке у бомжей «кошки», какими обычно пользуются влезающие на столбы электромонтеры, Женька оделась и, зная, что будет отсутствовать несколько часов, перед уходом повела на улицу собак.

Она только успела выйти на крыльцо, как в глаза ей ударил свет фар неслышно проехавшей через открытые ворота машины. Это было настолько неожиданно, что Женька испугалась, вместо того чтобы обрадоваться, — ведь мыслями она была уже не здесь, а в лесу, и, что самое главное, появись Влад на каких-то полчаса позже, он застал бы Женьку на этом самом крыльце уже не с собаками, а с сумкой. Тогда ей крайне трудно было бы объяснить ему, куда это она собралась на ночь глядя, особенно если ему взбрело бы в голову заглянуть в эту сумку, содержимое которой было достаточно красноречиво для того, чтобы выдать Женьку с головой.

Между тем Влад вышел из машины и направился к крыльцу. Туман, узнав гостя, соизволил вильнуть хвостом. Однако почти сразу насторожился, и когда Влад подошел, Женька поняла почему: от него пахло спиртным.

— Привет, котоежик, — улыбнулся он. — Вы что, гулять собрались? Не поздновато ли? Жень, я же тебя просил…

— Мы только до озера и обратно, — ответила Женька, теперь даже не зная, тревожиться ли ей, досадовать или радоваться его появлению. — До этого не выходили, ждали тебя. А тебе, наверное, уже не стоило сегодня приезжать. Я же говорила, что пойму, если ты не сможешь приехать.

— А я вот взял и смог. Специально по этому случаю не позволил себе перебрать на деловом банкете, вылившемся в большую пьянку, и ускользнул оттуда в самый разгар веселья. Теперь там все люди — братья, и никто уже не заметит моего отсутствия. А вот раньше было никак, так что не обижайся, Жень.

— Я не обижаюсь, — ответила она, улыбнувшись, вопреки все еще снедавшей ее тревоге. — Ты заходи пока в дом, а я сейчас, буду буквально через пару минут.

— Ну собиралась-то ты явно не на пару минут, — сказал он, скользнув цепким взглядом по ее одежде.

— Нет, не на пару, — согласилась Женька, в очередной раз удивившись его наблюдательности и мысленно порадовавшись тому, что поставила сумку в укромный уголок в прихожей, а не бросила неосмотрительно на виду.

— Ну так пойдем тогда. — Он обнял ее одной рукой за плечи. — Выгуляешь своих собак, а заодно и меня вместе с ними, потому что мне совсем не повредит легкое проветривание.

— Не ездил бы ты в таком виде, — направляясь вместе с ним к воротам, проговорила Женька.

— Жень, давай ты мне не будешь давать подобных указаний, договорились? — как можно мягче сказал он в ответ.

— Я не указываю, я просто за тебя боюсь, — призналась она.

— Не стоит. — Его рука ласково скользнула по ее плечу. — Езжу я достаточно хорошо для того, чтобы не натворить бед, — наоборот, пьяным становлюсь гораздо осмотрительнее, делая скидку на свое состояние. Ну а на все остальные случаи жизни я с известных тебе пор вожу с собой пистолет.

— Им еще надо суметь воспользоваться, — заметила Женька.

— Вот на этот счет точно можешь не беспокоиться, стреляю я отлично.

— Ты служил вместе с Корнеем, — вспомнила Женька. — Значит, тоже в спецназе?

— Я служил в ВДВ, но судьба свела нас с Корнеем, и нам пришлось довольно долгое время находиться бок о бок с ним и с его людьми.

— Я в свое время была довольно сильно удивлена тем, что ты не откосил от армии, — призналась Женька. — Ведь многие ухитряются сделать это даже с меньшим достатком, чем у тебя и твоего отца.

— Отец и собирался освободить меня от этой почетной обязанности, — криво усмехнулся Влад. — Но я поверг его в состояние шока, категорически заявив, что пойду служить. Я тогда действительно этого хотел, полный всяческих бредовых идей и романтических фантазий.

— И что же? — спросила Женька, поскольку он замолчал.

— В армии меня излечили от всего этого за каких-то несколько месяцев, — жестко ответил Влад. — Более того, с тех пор я на дух не выношу таких дураков, каким я тогда был. Романтика, проба сил, служение Родине — это все чушь собачья. На деле же есть только те, кто посылает — их, разумеется, меньшинство, — и те, кого посылают. И самое страшное заключается в том, что статистика у этих двух категорий одинакова лишь с математической точки зрения, потому что одни лишь ведут подсчет потерям, а другие теряют, реально теряют людей. Я уж не говорю о том, что условия, в которых мы жили, были способны ввергнуть в шок любого уважающего себя человека — тогда это казалось сущим пустяком. За весь тот год я так и не позвонил отцу с просьбой вызволить меня из того бредового кошмара, в который я попал, единственно потому, что никогда бы не простил себе, если бы уехал, бросив остальных ребят. Я и до сих пор не теряю с ними связи, с теми, кто еще окончательно не спился и не плюнул сам на себя. Последним я уже не в силах ничем помочь, хотя и могу их понять.