— А… что хоть там было? — осторожно спросила Женька, поскольку Влад снова замолчал.

— Ничего, Жень, — мотнул он головой. — Я предпочитаю никогда и никому этого не рассказывать. Я и так сегодня что-то с тобой разговорился, котоежик.

Женька решила не настаивать. Отстегнув поводок, она отпустила Тумана и в полной тишине, сказочной тишине зимнего леса, начала подниматься вместе с Владом на ближайший, самый маленький холм. Ей сегодня как никогда был дорог каждый шаг привычного пути. Это было так просто и вместе с тем так прекрасно — идти рядом с человеком, с тем единственным, к которому она была глубоко неравнодушна! Когда они достигли вершины, из-за противоположного холма успела подняться луна, и освещенный ею снег заиграл крошечными призрачными огоньками. Женька остановилась, глядя на озеро и холмы в лунном свете — на красоту, которой в последнее время за своими заботами почти не замечала и которая сейчас, в данной обстановке, воспринималась гораздо острее обычного. Влад вначале тоже посмотрел на озеро, но потом переключил свое внимание на Женьку.

— Смотри не заплачь от восторга, а то слезы на морозе застынут, — сказал он. — Господи, неужели ты вот этим всем и живешь? Изо дня в день, столько лет подряд?

— Как ты недавно сказал, каждому свое, — ответила Женька. — А я, наверное, в этой красоте вижу просто немного больше, чем все остальные. На этих холмах я слушаю песни ветра и музыку дождя, я дышу здесь не воздухом, а свободой. Летом я не плаваю в озере, я в нем парю — ты ведь должен знать, насколько прозрачна здесь вода. И в то же время ночами я тону в звездном небе. У меня есть целый мир, вся вселенная. Она — часть меня, и я — часть ее. Разве можно мечтать о большем?

— Фантазерка, — улыбнулся он. — Чего только не навыдумывала, живя в своей изоляции!

— А навыдумывала ли? — серьезно спросила Женька. — Или, может, просто постигла то, чего вы, люди общества, уже не замечаете за завесой повседневной суеты? Вот ты, например, можешь назвать мне самый сильный из всех звуков?

— Ну… — он ненадолго задумался. — Пожалуй, так сразу и не скажешь.

— А вот я скажу. Самый сильный из всех звуков — это тишина. Полная, абсолютная тишина. Если бы ты когда-нибудь в ней оказался, ты бы почувствовал, как резко и сильно она давит на слух. Ничто с этим не сравнится.

— Жень… Я думаю, ты просто слишком часто слушаешь ее, эту тишину, и глохнешь от нее в своем одиночестве.

— Не так уж я и одинока, — возразила Женька. — У меня есть мои собаки, способные слушать и понимать, а главное — сочувствовать: достоинство, которое найдешь далеко не у каждого человека.

Женька могла бы рассказать ему сейчас еще и о своих деревьях, но чувствовала: он не поймет, не воспримет всерьез, если вообще еще станет слушать. Он и так сегодня очень терпимо слушал ее высказывания, наверняка идущие вразрез с его собственным мнением и со всей его деятельной материалистичной натурой.

— Я, наверное, напоминаю тебе сейчас одного из тех романтиков, которых ты на дух не переносишь? — спросила Женька после небольшой паузы.

— Отчасти. — Он развернул ее к себе лицом. — А вообще тебя даже белой вороной невозможно назвать, потому что ты и ту заткнула за пояс по части неординарности. Женька… Одно слово — Женька, и все.

Он наклонился к ней, но лишь скользнул губами по ее губам, а потом прижался ими к ее лбу:

— Нет, не буду тебя целовать на морозе, иначе у тебя все губы растрескаются. Поехали лучше ко мне.

Женька едва заметно вздрогнула, услышав это предложение. Она прекрасно поняла, зачем именно он ее зовет, но сегодня была готова уже ко всему, лишь бы подольше оставаться рядом с ним, чувствовать рядом его руку, слушать его голос, ощущать его запах. И в то же время она ощущала, как неумолимо летит время, поэтому решилась предложить:

— А может, пойдем ко мне?

— Нет, уволь, — не согласился он. — Тогда бы я уж лучше предпочел свою машину.

— Пока ты жил у меня, ты не был так брезглив, — с некоторой обидой заметила Женька.

— А это и не брезгливость. — Он начал неторопливо спускаться с холма, по-прежнему обнимая Женьку. — Напротив, своей аккуратностью ты напоминаешь мне кошку. Но, Жень, во‑первых, я не люблю убогой обстановки, какой бы чистотой она ни блистала. А во‑вторых, твой Туман — он как глядящая в глаза совесть. Ты не заметила, как сегодня он всю дорогу наблюдает за нами? Он понимает многое, если не все. Ну а я все-таки не настолько циничен, чтобы подтверждать все его догадки буквально у него на глазах.

— Хорошо, — сдалась Женька, мысленно обращаясь к деревьям с мольбой о прощении за то, в чем не в силах была себе отказать. Но все еще не оставляя надежды попасть на вырубку хотя бы к рассвету, спросила: — А ты меня потом отвезешь назад? Мне надо вернуться часам к четырем утра, не позже.

— Не рановато ли? — спросил он.

— Я на работе, не забывай об этом.

— Да вся эта труппа клоунов, что веселится сейчас в особняке, проснется завтра не раньше обеда, ты уж поверь мне.

— Вот только неизвестно, чего они успеют натворить за ночь. А во сколько бы они ни проснулись, у меня все должно быть убрано. Я дорожу своим рабочим местом, поскольку живу в этом доме лишь до тех пор, пока работаю здесь. Ну и кроме того, я не люблю показываться постояльцам на глаза.

— Да, это я заметил, — кивнул он. — Пока сам отдыхал здесь, ни разу тебя не видел. Наверное, с самого утра уходишь с собаками в лес и отсиживаешься там, пока не схлынет толпа?

— Не отсиживаюсь, а гуляю, — возразила Женька. — В этом лесу я словно у себя дома, и сколько бы я времени ни провела в нем, он не тяготит меня.

— Ну да, конечно, — усмехнулся Влад. — Такого просто не может случиться с котоежиком, у которого белая ворона отдыхает за поясом. Ладно, зверек, отвезу тебя когда скажешь. А пока заводи своих собак домой. Я тем временем заведу машину, в ней и встретимся. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Женька. — Я быстро, только накормлю их напоследок.

Подойдя к домику, она вспорхнула на крыльцо. Оказавшись в комнате, первым делом хотела переодеться, но потом отбросила эту мысль: Владу ничто из ее одежды не могло показаться достойным внимания, ей же дорога была каждая минута. Мотор «Тойоты» уже чуть слышно рокотал, прогреваясь, и Женька наспех принялась разогревать собачью кашу.

— Ну вот, мои хорошие, — сказала она собакам, расставляя перед ними полные миски, — ешьте, а я ненадолго отлучусь.

Тяпа тут же принялся что-то выбирать из миски — Влад снова привез им немало деликатесов. А вот Туман застыл над своей миской, не сводя с Женьки глаз, понимающих и очень выразительных.

«Глядящая в глаза совесть», — вспомнились Женьке слова Влада. Да, Туман был и ее совестью тоже. Но не только. Он был для нее почти всем, этот благородный пес, ее рыцарь без страха и упрека — так же, как и она была для него единственной в мире. Позабыв про время, Женька присела перед Туманом, обхватила его за шею: