— Нужно решить, как вернуть доктору его доброе имя. Пусть он ушел, но я все же буду отчаянно биться, чтобы с ним не произошло ничего дурного. Буду его ангелом-хранителем, незримым ангелом… — проговорила Ульяна после нескольких минут раздумий. — Но есть только один способ помочь его делу — придать огласке правду, которой он так страстно добивается.

— Как же мы это сделаем, если даже самому месье Иноземцеву, с его дневником, свидетельствующим дату изобретения вещества, и с его многолетними исследованиями, ничего не удалось доказать?

— С помощью вездесущей прессы. Я возобновлю отношения с герром Нойманном и тайно проведу журналиста в его лабораторию. Тот незаметно спрячется и будет слушать, а я постараюсь выложить все, как есть, в совершенно естественной беседе с фабенским химиком. При мне, тет-а-тет, он не станет кривить душой. Завтра же в газетах появится статья о том, как, связавшись с авантюристкой, герр Нойманн приобрел патент на мною украденное у месье Иноземцева лекарство.

— Вы знакомы с герром Нойманном?

— Да, увы.

— И вы сами продали ему патент?

— Почти… Ох, ладно, чего жалеть да выгораживать себя саму? Да, так и было, и нет мне прощения. Но все ошибаются. И я прекрасно понимаю, что поступила скверно. Потому мне не дает покоя, что доктор так страдает по вине моих вздорных поступков.

— О, не вините себя! Ныне вы жертвуете собой…

— Да, — воскликнула Ульяна, порывисто подавшись вперед и сжав оба кулака. — Я сделаю больше, чем могу. Я выведу на чистую воду и управляющего Беккера. Вы поможете мне, месье Герши? Одной мне не справиться… Тем более сейчас, когда все силы поглотил проклятый мышьяк.

Тут в дверь постучались, и юная дочка Петерманнов позвала адвоката и его гостью к завтраку. Ульяна едва подавила возглас облегчения, уже не зная, как отделаться от пытливого клерка.

Основательно подкрепившись, она заявила, что измождена, хочет спать, и прямиком отправилась на улицу Фишерталь.

Но Ульяна и не подумала ложиться в постель, а завернула в комнату Иноземцева. Ей действительно было нехорошо после мышьяка, но не до такой степени, как она позволила думать Герши, да и, выпив чая у фрау Петерманн, она несколько взбодрилась.

Ныне нужно было действовать безотлагательно. Перво-наперво Ульяна поспешила достать саквояж Иноземцева, пока доктор не явился вдруг, — в нем минимум одежды, все остальное — склянки, инструменты, книги и тетради. Порывшись, извлекла ту, на которой красовалась надпись: «Бактерии, плесень, бациллы». Помня в общих чертах, что это за бациллы и что за плесень, слыша от дорогого муженька разные многоярусные латинские термины да на глазок представляя, как проходит работа над ними, Ульяна решила остановить свой выбор на сем трактате доктора.

Собрав свою одежду, прихватив тетрадь, она незамеченной проскочила мимо слуг и хозяйки и двинулась в Эльберфельд. В клозете вокзала, облачившись в старомодное бархатное платье, которое прежде никто не видел на ней здесь, чрезвычайно строгое и не раз ею надеванное в Париже у господина Эйфеля в конторе, основательно тушью перепачканное и истертое от конторки на локтях, нахлобучила шиньон каштановых волос, лицо густо намазала темным составом орехового цвета, щеки набила орешками, так, чтобы изменить не только черты лица, но и голос, придав ему шепелявость, а в довершение ко всему на кончик носа нацепила смешные круглые очки. Следом порывшись в небольшой, сложенной гармошкой сумочке, в которой имелось множество всяческих бумаг, вынула документ на имя Лорен Ману, использованный билет Трансъевропейского экспресса, присела на корточки и аккуратнейшим образом изменила дату на нем, будто прибыла сегодня, только что. Потом вышла обратно, взяла сани и велела везти в Левенкузен, где «Фабен» недавно построил новый завод.

Ученая-физик — а ныне, в век эмансипации и просветительства, женщины все чаще брали себе мужские профессии — Лорен Ману прибыла в немецкий промышленный городок, чтобы свести знакомство с лучшими фармацевтами Европы и предложить им сотрудничество.

Обошла всех ученых-химиков и инженеров. Покорила одних умом и ученостью, других поразила странной внешностью, не лишенной обаяния и обезоруживающей эксцентрики. А вскоре добралась до самого герра Беккера. Управляющему ее представил знаменитый своими диссертациями по химии герр Дюйсберг, тот, что правая рука Беккера — основателя «Фабен». Посетив улицу Хекингхаузен, барменскую контору фирмы, фрау Ману незаметно оставила тетрадь Иноземцева и после душевной беседы и чудесного ужина с коммерсантом села в сани и вернулась обратно в Эльберфельд, где сняла маску Лорен Ману и приняла прежнее обличье.

Все заняло ровно один день. Поздно ночью, а точнее уже к рассвету, Ульяна осторожно прокралась к гостинице Петерманн, обошла ее кругом, убедившись, что полиции поблизости нет, и стала швырять мелкий гравий в окна адвоката. Герши, едва увидев внизу мадемуазель Элен, тотчас оделся и спустился.

— Идемте на телеграфную станцию. Ромэн обещал оповестить, если найдет доктора, — потянула девушка адвоката за рукав.

Тот и не помыслил возразить или как-то возмутиться растревоженным сном. Охотно последовал за девушкой.

И вправду на его имя была получена телеграмма:

Дюссельдорф 12 января 1890 год

Месье Эмилю Герши

остановился в отеле брайденбахер хоф тчк

— Где? — едва ли не вскричала Ульяна. — В Брайденбахер Хоф? Ромэн опять напутал… В этом отеле останавливаются только короли и министры.

— Как же так! И без документов? — удивленно добавил Герши.

— Весьма странно. — Ульяна нервно крутила в руках тонкий, как пергамент, телеграфный бланк, точно в надежде, что где-нибудь на обратной стороне листка спрятался ответ на ее недоумение. — Весьма. Быть может, соврал, что документы украдены. Но ведь он ушел, будто бродяга, в перепачканном сажей рединготе, без багажа. Так он привлечет больше внимания… Да еще и в Брайденбахер!

И добавила по-русски, не сдержавшись:

— Дурень, вот дурень!

— Как же быть? — развел руками адвокат.

Ульяна напряженно размышляла, кусая губы.

— Пишите ему.

— Кому?

— Ромэну, черт его возьми. Пусть уточнит адрес.

* * *

Следующим днем Ульяна стала готовиться к охоте на Нойманна. Предстояло вернуть хорошее расположение ученого-фармацевта. И это после скандала, что учинил Иноземцев, оказалось делом непростым. Феликс был обижен, ревновал. И только узнав о смерти доктора, смягчился и принял свою экс-компаньонку.

Ульяна рыдала на его плече, жарко повествуя о том, каким тираном был ее русский супруг, что женился на ней шантажом, мучил презрением и бессовестно крал идеи, над которыми она работала украдкой, сколько позволял статус русской женщины.

Три вечера они провели, гуляя по живописным местам в окрестностях города и беседуя. Как и Герши, девушка легко увлекла молодого немца байками о своих похождениях, приправливая их слезным раскаянием и заверениями, что иначе было поступить нельзя.