– …Значит, тебе больше нечего сказать по данному поводу, я правильно понял ход твоих показательных бездействий?

Ну, зачем, чёрт возьми? Зачем меня выдёргивать из только что облюбованного домика? Я же так удобно в нём устроился, незаметно для всех просочился в скрытый лаз невидимого для всех «кармана» в окружающем нас пространстве, запустив в голове куда интересное и безумно увлекательное кино…

– Прости? Ты что-то хотел услышать от меня конкретное или, как обычно, решил штырнуть и меня за компанию?

А заодно перетянуть моё внимание к своей царственной персоне.

Увы, с Вацлавом Марешем всегда так. То всем своим видом демонстрирует, насколько окружающие его люди (в том числе и двое его единственных сына) не достойны и ногтя мизинца на его левой ноге, то вдруг вспоминает о существовании прямых наследников своей великой издательской империи, когда первое тебя устраивало на протяжении последних сорока с лишним лет даже более чем.

Что ж, в какой-то мере у него это получилось. Я поднял на отца достаточно осмысленный взгляд, придав своему чуть отуплённому лицу серьёзной сосредоточенности и «искренней» готовности внять любым наставляющим на путь истинным словам родителя.

И, само собой, встретился с вечной мерзлотой глубокой синевы глаз Мареша старшего, от которой каждый раз и до сих пор пробирало до самых поджилок, сколько бы ты до этого морально не готовился и как бы не убеждал себя, что в этот раз ничего подобного тебя не достанет. Осечка. Достало, ещё и как.

– Как-никак, Влад, но ты старший брат и обязан страховать младшего не только в издательстве. Не могу же я лично контролировать все ваши поползновения по городу все двадцать четыре часа в сутки, находясь при этом где-нибудь в Торонто или Канберре?

Со всей ответственностью заявляю, что семейная резиденция Марешей, занимавшая весь пентхаус в одной из старейших высоток столицы в самом элитнейшем районе города, являлась бессменным лидером моего личного шорт-листа самых ненавистных мне мест на Земле. И, да, я появлялся здесь крайне редко. Настолько редко, насколько мне позволяла моя высокохудожественная словесная изворотливость.

К сожалению, но сегодня мне не удалось продемонстрировать на безотказное приглашение отца всю присущую моей скользкой натуре змеиную гибкость. И теперь я вынужденно протирал своим задом винтажное кресло-честер с шоколадно-охристой обивкой в домашнем кабинете-библиотеке отца, стоявшего в эти минуты в эффектной позе напротив меня и брата у большого жертвенного алтаря, именуемого в простонародье двухтумбовым письменным столом. Разделяло нас всего каких-то три ярда с немаленькой частью дизайнерского ковра с длинным тёмно-бордовым ворсом. Карл, к слову находился, в отличие от меня, в инвалидном кресле, оснащённом сверхмощным двигателем и панелью управления с самой последней версией искусственного интеллекта.

Что тут можно ещё сказать. Вацлав Мареш вернулся в родные пенаты буквально уже на следующий день после случившейся с его младшим сыночком аварии. Вот только меня тогда явно миловали все сущие боги (и дьяволы, к слову, тоже), не дав мне столкнуться лицом к лицу с неоспоримой главой нашего далеко не знатного (зато очень даже состоятельного) семейства. Пробыл он в столице не более суток, успев побывать тогда в частной палате Карла в качестве почти ночного посетителя, перед которым открываются двери любых заведений города в любое время суток, в том числе и сугубо больничного профиля. После чего уже на следующий день он снова отправился в прерванную им командировку на другой конец света. Со мной он, естественно, созванивался несколько раз, но все наши телефонные разговоры сводились к официальному общению биг босса с одним из его пожизненных подчинённых.

И вот теперь, Мареш старший решил-таки восполнить пробелы в своём родительском контроле над непутёвыми отпрысками за всю прошедшую с момента аварии неделю. Как говорится в подобных случаях, лучше поздно, чем никогда!

– Ты меня прости, папа, но Карлу уже давно не десять. Надеюсь, зрение тебя не подводит, но он, как видишь, очень даже большой мальчик, который переступил рубеж своего официального совершеннолетия без малого двадцать лет назад! Тебе ведь должно быть известно, что подобные густые бороды у маленьких детей не растут? Про прочие анатомические изменения напоминать тоже, не теряю на это надежды, не стоит?

Даже Карл после моей оправдательной речи не сдержался и потупил взгляд, с неожиданным пылким вниманием вдруг заинтересовавшись какой-то торчащей ниткой из его эксклюзивно наложенного на бедро гипса. Заодно успел спрятать несдержанную ухмылку в той самой бороде и усах.

– Ты закончил? – Вацлав Мареш, как обычно в подобных случаях, был предельно краток и доходчив. Может только лишь слегка повёл упрямым подбородком, заросшим собственной серебристо-белой бородой, идеально уложенной и подравненной безупречной рукой мастера без малого несколько часов назад. К слову, густая копна такого же, но чуть более тёмного цвета волос, и обрезанная на уровне мочек благородных ушей, являла собой не менее совершенное произведение искусства, как и прочая дорогущая внешняя упаковка её владельца. Домашний костюм двойка из серой итальянской шерсти с более тёмной шотландской клеткой, белоснежная сорочка без намёка на галстук, но с кокетливо расстёгнутыми верхними пуговками воротника и под оным. Не хватает только жилетки с карманом для часов-брегетов на цепочке и кожаных перчаток (лучше всего коричнево-терракотового цвета) на руках.

А так да, картинка не просто восхитительная, но и до неприличия залипательная. Так и просится на титульную обложку Форбс или, на крайний случай, какого-нибудь Эсквайра.

– Как ты сам только что выразился, насколько мне не изменяет моя память, у тебя с Карлом имелся некий устный договор на подобные случаи жизни. Если его вдруг начинает непреодолимо тянуть на явно безумные подвиги, он должен звонить тебе и сообщать о том, куда его в этот раз понесло.

– Вообще-то я звонил. – в коем-то веке Карл подал свой не особо смелый голосок, при этом нисколько не потеряв ни в меру завышенного интереса к нитке.

– Я знаю. – снова обрезал, как рубанул остро заточенным тесаком воздух Вацлав Мареш.

Хороша ситуация, ничего не скажешь. Как всегда виноват старший братец, потому что оказался ужасной нянькой для младшенького – почти уже сорокалетнего обалдуя!

– А что, в моей жизни не может случиться своих форс мажоров? А если бы меня в этот момент кто-нибудь пытался ограбить или убить? На кого бы в этом случае ты сейчас вешал всех собак?

– А тебя тем вечером кто-то пытался ограбить или убить? – не похоже, чтобы отца хоть как-то взволновала подобная вероятность. У него даже ни один мускул лица не дрогнул, пока он сверлил меня весьма осязаемым выпытывающим взглядом, от которого и у мёртвого мурашками кожа пойдёт.

– Нет. – пришлось сознаться с полной честностью и без свойственных мне препираний.

– Тогда в чём проблема? Почему ты не взял трубку?

А я что, бл**ь, помню? У меня половина того дня как корова языком из памяти слизала, ни хрена не оставила, ни одной ничтожнейшей зацепки! Наверное, даже гипноз не поможет, если только я реально не провалился в кроличью нору и не прожил буквально выдуманную кем-то от начала до конца литературную историю.