Гунналуг снова остановился у окна. Снова попробовал подпитаться воздухом Туле, но опять безуспешно. Видимо, все-таки следовало ехать в свою башню. Там сбоев не бывает.

* * *

Утро начало приходить раньше, чем кончилась ночь, и обозначилось ползающим неплотным туманом. Такие туманы всегда рассеиваются быстро, оставляя после себя только росу на траве и в кустах и очень много паутины. По непонятной причине пауки очень любят трудиться именно в туман, как заметил Гунналуг уже давно. Сейчас туман раздражал его, потому что колдун чувствовал, что какой-то могучий паук плетет паутину на него. Но определить паука он не мог. И ждал настоящего утра, которое развеет туман. А утром должен был приехать Торольф, чтобы обсудить ситуацию и меры, которые следует принять. К визиту Одноглазого тоже следовало подготовиться, во-первых, чтобы не потерять свой авторитет, а во-вторых, чтобы не дать втянуть себя в какое-то невыгодное мероприятие, чего Торольф, скорее всего, и будет добиваться.

И Гунналуг, мысленно сформулировав вопрос, дважды повторив его про себя, чтобы убедиться в правильности формулировки, зажег в воздухе новый магический огненный треугольник, испытывая при этом некоторый трепет из страха опять ничего не увидеть. Потеря способности пользоваться треугольником означала бы полный крах всего колдовского мастерства Гунналуга.

Но теперь он увидел Ансгара явственно, увидел стоящим на палубе широкой славянской ладьи в окружении других славян. Сын Кьотви словно бы повзрослел и стал выше ростом, мужественнее с тех недалеких пор, как видел его Гунналуг в последний раз. Но подобное случается, когда человек уже начинает считать себя получившим титул и власть. Должно быть, с Ансгаром это и произошло. Он повзрослел, как только прицепил к поясу ножны с мечом.

Один человек из окружения Ансгара особо заинтересовал колдуна, но он сам еще не понимал, почему. Немолодой, обладатель широченных плеч и очень длинных сильных рук, спокойный и уверенный в себе. Явно раньше Гунналугу не приходилось встречаться с этим человеком, тем не менее связь между ними была, и связь прочная, как показалось колдуну, многожильная. То есть имеющая не одну-единственную привязку. Конечно, сейчас, в ожидании приезда Торольфа, следовало вплотную заниматься Ансгаром. Но что-то почти против воли, можно сказать, наитие толкнуло Гунналуга на другое. И, оставив на время юного конунга, на поясе которого висел хорошо знакомый колдуну меч, он сделал порошком второй магический огненный треугольник чуть в стороне от первого. И сразу увидел от начала до конца весь короткий поединок между Снорри Великаном и этим человеком, к удивлению Гунналуга, сидящим не на лошади, а верхом на лосе. Увидел и гибель сына Одноглазого, и волкодлачку, вцепившуюся Великану в пах, тоже увидел и сразу узнал ее. И рука против воли полезла за пазуху, где нащупала завернутый в тряпку, чтобы не порезаться, нож.

Нож придал направлению мыслей злорадный характер. Пусть волкодлачка и способствовала гибели Снорри и тем отомстила Торольфу, но ее собственная судьба тоже уже решена. И Гунналуг никогда не отдаст Всеведе этот нож. Только от мысли о мести — не отдаст, потому что не любит, когда ему мстят. Если мстят Торольфу, значит, мстят и ему. Пообещать нож взамен седьмой скрижали Гунналуг может. Но отдавать не будет. Или даже совсем по-другому сделает. Просто прикажет кузнецу отковать точно такой же и вырезать рукоятку. И отдаст тот, поддельный, который не сможет ничего изменить в судьбе оборотня. А связь с длинноруким мужчиной, которого птица, принесшая весть о гибели Великана, назвала, кажется, сотником русов Овсенем, в этом треугольнике все равно не просматривалась. Нужно было искать дальше.

И Гунналуг, не касаясь магического огненного треугольника руками, тем не менее выставил на расстоянии обе ладони, словно бы стал поворачивать против движения часовой стрелки другой, невидимый внешний треугольник, читая одновременно темпоральное[21]заклинание, и внутренний огненный треугольник тоже повернулся. И представшая глазам колдуна картина все поставила на свои места. Он увидел деревянный дом, которого уже нет, тот дом, что сгорел, дом, где жила Всеведа с семьей. Вся семья, кроме младшей дочери, была в сборе. И провожала отправляющегося куда-то человека на лосе. Значит, сотник Овсень есть муж Всеведы и плывет вместе с Ансгаром за своей женой и дочерью. Это была новость не из приятных, и даже опасная новость, но со степенью опасности следовало еще разобраться, чтобы правильно ей противостоять. И, как чувствовал Гунналуг, имелась какая-то связь между угрозой самому колдуну со стороны этого Овсеня и угрозой Дому Синего Ворона, идущей от еще далеких пока драккаров. Связь была, но она пока не просматривалась в деталях. Первой допустимой мыслью была возможность соединения Овсеня с людьми на драккарах. И эта мысль, пусть и не самая приятная, все же удовлетворила Гунналуга.

Не погасив второй треугольник, он вернулся к первому, где рассматривал Ансгара. Но теперь уже смотрел не на молодого конунга, а на сотника Овсеня. Смотрел внимательно, стараясь вникнуть в суть этого человека и понять его. Но эта задача оказалась колдуну не по силам. Или сотник Овсень мыслил недоступными для Гунналуга категориями, или просто сам Гунналуг действительно ослабел сильнее, чем предполагал, и не мог сосредоточиться, сконцентрироваться на этой личности. Впрочем, долго концентрироваться ему не пришлось, потому что сбоку в магический огненный треугольник вошла сначала волкодлачка, показав, что дочь находится с отцом, и, возможно, отец знает, что произошло с дочерью, и желает предъявить счет Гунналугу. А следом за волкодлачкой колдун рассмотрел какое-то мелкое непонятное существо, человечка, похожего на ребенка, но явно уже взрослого и даже бородатого. Человечек этот даже на ладье таскал на плече большой мешок с каким-то добром. Ничего подобного среди людей колдун раньше не встречал, но не это заставило Гунналуга напрячься.

Гунналуг почувствовал нить, тугую, напряженную астральную нить…

Ту самую нить, что постоянно тянула из него силы и держала его в напряжении. Настолько сильно тянула, что колдун посылал по ней заговоры порчи, чтобы избавиться от высасывания сил, и получил при этом встречный удар, чуть не сваливший его. А оказывается, дело было не в самом уродце, дело было в том, что маленький уродец был тесно связан с седьмой скрижалью, и именно он мелькал в видениях, когда Гунналуг пытался потянуть за нить. Как-то раньше эта нить и седьмая скрижаль не совмещались в сознании колдуна. Они отдельно существовали. А оказалось, что это одно целое. В этом теперь уже можно было не сомневаться. А Гунналуг-то искал его, столько энергии тратил, пытаясь через нить нащупать место, которое вытягивает его силы. Уродец несомненно был связан с седьмой скрижалью, и связан плотно и прочно. Конечно, он сам не мог быть колдуном. Слишком ничтожный вид он имеет, чтобы владеть могуществом и властью. Могущество и власть самостоятельно, никакое живое существо не спрашивая, формируют его характер и внешний вид, и даже взгляд формируют. Гунналуг видел многих магов и колдунов и с уверенностью мог сказать, что маленький человечек не имеет к ним никакого отношения. Он не могучий и не властный. Но отношение к седьмой гиперборейской скрижали имеет, и это сомнению не подлежит.