— Мне, конечно, интересно тебя послушать. Но я знаю, что ты говоришь неправду. Даже относительно своих знаний. Если бы у тебя были такие знания, которыми ты могла бы поделиться со мной, а не со своими добрыми людьми, ты давно сняла бы печать Апполония и освободилась от сети и от меня. Но знаний твоих не хватает, потому что из книги ты взяла только самое ненужное в жизни. Ты ни на что не способна.

— Ты глуп, колдун… Ты просто глуп… Я взяла ее созидающую и помогающую силу, — ответила Всеведа. — А это самое главное в седьмой скрижали. Но тебе при твоей глупости трудно это понять, и именно поэтому книга не дается в руки тебе и тебе подобным. Она не создана для разрушителей и всегда будет противиться им. В этом заклинание седьмой скрижали, и тебе следовало бы это знать. Кстати, Апполоний был одним из тех, кто писал эту книгу. И тебе ли бороться с его заклинаниями! Выполняя заклинание, мудрецы Туле не отдали седьмую скрижаль темнолицым колдунам, когда изгоняли их с родной земли. Неужели ты думаешь, что силой можно побороть заклинание? Ты глуп, колдун… Ты попросту глуп и безграмотен.

Его никогда и никто так не оскорблял. Попробовал бы кто-нибудь раньше сказать Гунналугу такие слова. Но на речи Всеведы он отвечал только тонкогубой улыбкой, позволяя ей выговориться. Если она хамит, значит, она все еще находится в запале, она попусту тратит силы. Но силы эти не бесконечны, и она скоро начнет уставать гораздо сильнее, чем устала сейчас, и смирится. Тогда будет думать по-другому. Сначала робко позволяя себе только одну компромиссную мысль. Но одна мысль потянет за собой вторую, третью. И так она сломается, когда будет искать пути к освобождению. А пути к освобождению могут идти только через сотрудничество с Гунналугом.

— Пора бы даже тебе знать, что любая сила, даже самая добрая, все равно остается силой, следовательно, способна одинаково созидать и разрушать. Сильный медведь идет по лесу и не замечает, что ломает кусты и давит лапой насекомых. Он в хорошем настроении, он наелся меда и счастлив, и считает себя добрым. Но творит зло, того не ведая. Это обязательная сторона каждой силы. Если бы ты училась не только созидать, но и разрушать, ты была бы самым могущественным человеком на свете. А ты по женской глупости упустила такую возможность.

— Вот к этому я как раз и не стремилась никогда. Надеюсь, что и желания стремиться никогда не испытаю. И этому меня научила моя скрижаль.

Гунналугу было очень трудно понять Всеведу. Знаниями она, несомненно, обладала. Но он не понимал, как можно обладать знаниями, не пользуясь их силой. Зачем тогда тратить время на изучение скрижали! Это просто глупо!

— В том и беда твоя. Потому ты и оказалась в нынешнем своем положении. И теперь твой муж гладит по волчьей голове свою старшую дочь, будучи не в силах вернуть ее в человеческий облик. И этот тоже. Маленький такой человечек. Лохматый и бородатый, ростом чуть выше колена твоего мужа Овсеня. Он тоже ее гладит. Я не расслышал, как его зовут…

Гунналуг ловко подстроил ловушку, и Всеведа в нее попала.

— Извеча…

— Вот-вот, Извеча. Они страдают все втроем только потому, что ты не захотела изучать разрушающую силу седьмой скрижали и не смогла мне противостоять. В этом твоя очевидная слабость. Или я не прав?

— Но в этом и моя победа, потому что моя слабость не даст возможности разрушения в твои руки, а это уже многое.

Мягкие логические разговоры всегда быстро надоедали Гунналугу, надоели и в этот раз. И он уже спросил с суровым напором:

— И тебе не жалко дочь?

— Мне жалко дочь. Но она, окажись на моем месте и обладай моим пониманием ситуации, поступила бы точно так же. В этом можешь не сомневаться. И потому она все понимает и одобряет мои действия. Хотя одобрять, по сути дела, нечего, поскольку я не действую. Я не прячу скрижаль, она сгорела. Но даже если Добряна думает, что я прячу, она меня мысленно поддерживает. Моя дочь — это мое порождение и повторение мое. Добряна не захотела бы видеть седьмую скрижаль в твоих руках…

— Это тебе так кажется. А она сейчас думает иначе. Я в этом уверен. Но это все не важно. А ты, женщина, напрасно недооцениваешь мои силы. Я в самом деле сильный колдун, и потому я сумел прощупать все связующие нити, и знаю, что книга не сгорела. Я даже догадываюсь, куда ты могла спрятать ее или кому ты могла ее передать на хранение.

Всеведа молча и спокойно стояла против Гунналуга, скрестив на животе руки, и Гунналуг знал, что эта поза является тоже магической защитой, которую не каждому дано пробить. Он сам, впрочем, имея полные силы, пробил бы ее без труда, но и не видел в этом надобности, и полных сил к тому же не имел. И младшая дочь женщины, повторяя мать, стояла в такой же позе. Должно быть, по наущению Всеведы. Только спокойствия матери девчонке не хватало, и потому она смотрела на колдуна с откровенной ненавистью. Он предпочел бы, конечно, чтобы она смотрела со страхом, но…

Не дождавшись ответа, Гунналуг продолжил:

— Я все равно найду седьмую гиперборейскую скрижаль, с твоей помощью или без нее. Я способен это сделать, если уж нашел ее у тебя. Неужели ты сомневаешься?

Всеведа молчала, но молчала так, словно насмехалась над уверенностью колдуна.

— Если ты поможешь мне не потерять время, я, в благодарность, отпущу тебя с младшей дочерью и отдам заговорной нож, чтобы твоя старшая дочь вернулась в человеческий облик. Но, если ты не жалеешь своих детей, я все равно скрижаль найду, и тогда уже тебе и твоим дочерям не будет ни милости, ни пощады…

— Ищи… — устало и безнадежно вздохнула Всеведа, отказываясь от сотрудничества.

— Не хочешь, значит, помогать мне…

— Книга сгорела…

— А Извеча?..

Колдун смотрел внимательно, стараясь уловить момент, когда хотя бы взгляд Всеведы вздрогнет. Человек не всегда вздрагивает, но взгляд обязан реагировать на услышанное ушами. Но жена сотника Овсеня имела, видимо, завидное самообладание, и лишь удивление появилось в ее глазах.

— При чем здесь малыш Извеча?

Гунналуг выдержал паузу.

— А ты не знаешь, что он носит за плечами в большущем мешке? И почему он со своим мешком не расстается?

Гунналуг своего момента дождался! Он увидел искру испуга в глазах женщины. Эта искра промелькнула всего на мгновение и сразу отгорела. Но Гунналуг успел поймать ее. И этого хватило, чтобы все понять.

— Есть у него мешок. Он там все свои пожитки хранит… — попыталась Всеведа справиться с моментом, но было уже поздно.

Колдун трижды прозвенел колокольчиком. Из-за двери появился стражник.

— Уведи их. И не церемонься.

— Там, внизу… — сказал стражник. — Ярл Торольф Одноглазый приехал.

— Пусть его ко мне проводят…

* * *

До того как Торольф поднялся в комнату к колдуну, Гунналуг создал в воздухе новый магический огненный треугольник, и, всматриваясь в лицо Ансгара, пытался найти на нем другой треугольник, так называемый «треугольник смерти»[23], но увидеть, сколько ни смотрел, ничего не сумел. Это вовсе не говорило о том, что Ансгар выйдет живым из любых предстоящих ему переделок, потому что «треугольник смерти» появляется не на всех лицах, а только, как правило, у людей эмпатичных[24], тем не менее увидеть такой признак было бы хорошо.