Тот растянул губы в улыбке Чеширского кота и одарил еюсначала Эльзу, потом Кэт. Эльза приняла ее благосклонно, а Кэт с внутреннимпротестом. Боярский не очень ей понравился. Он показался Кате скользким типом снепомерно раздутым самомнением.

– Вы, девочки, тоже у следствия в кругуподозреваемых? – спросил Боярский у Эльзы.

– А как же! Меня прямо-таки склоняли к чистосердечному...

– Меня к чистосердечному не склоняли, но дали понять, что ятоже рассматриваюсь как убийца. – На лице Димона появилось обиженноевыражение. – Нет, ну что за несправедливость? То, что у меня нет алиби,это еще не доказательство вины. Я покойного знать не знал. Второй раз в жизнивидел, на кой черт мне его убивать? Да еще статуэткой идиотской! По-бабьи этокак-то...

– Я тоже думаю, что убийца женщина, – согласилась с нимЭльза. – А ты, Кать? – спросила она у подруги, чтобы втянуть ее вбеседу.

Кэт, не желающая в нее втягиваться, молча пожала плечами. Апотом и вовсе отошла от Боярского с Петровой и опустилась на диванчик в самомконце коридора, чтобы побыть наедине со своими мыслями и чувствами, в которыхтребовалось разобраться.

Итак, Слава умер! Тот, кого она проклинала все эти годы,теперь лежит бездыханный в труповозке, ожидая предпоследнего в своей жизнивояжа, вояжа в морг...

«Теперь он ближе, чем когда бы то ни было, к АнгелуСмерти, – подумалось Кэт. – Да только мне почему-то от этого нихолодно, ни жарко. И это странно. Ведь я испытывала к Славе два самых сильныхчувства: любовь и ненависть. А теперь, когда он умер, не испытываю ничего: нирадости, ни сожаления. Мне все равно! – Кэт посмотрела на свои запястья,на которых когда-то были шрамы (она убрала их при помощи лазерной шлифовки) иотметила про себя, что они не чешутся, тогда как раньше при одном тольковоспоминании о Славе нестерпимо зудели. – Неужели во мне всеперегорело? – со смешанным чувством удивления и облегчения подумалаКэт. – А еще говорят, что ненависть – чувство, которое с годами незатухает...»

На этой мысли уединение Кэт было нарушено. К ней подошлаЭльза и плюхнулась рядом.

– Прикольный типчик, – сказала она, ткнув сигаретой вспину удаляющегося Боярского. – С таким не соскучишься! – И безперехода: – Как там Серый, интересно?

– Мне кажется, ему нечего волноваться. Единственному изнас...

– Ну, не скажи, – протянула Эльза. – Алиби-то и унего нет. А тут, похоже, принято подозревать всех!

– Да Сережа мухи не обидит! Он человек добрейшей души...

– Я, может, и не добрейшая, и муху прихлопну без сожаления,но убить человека ударом тяжелого предмета по голове не смогу при всем желании,потому что сразу хлопнусь в обморок. Все знают об этой моей слабости. Я, ты,Сережа. А вот Быков не посчитал это аргументом в мою пользу! Сказал, медицинскиэто не докажешь, зато симулировать обморок женщине, тем более с актерскимобразованием, – плевое дело, а раз так – нечего о своей кровобоязнитрендеть!

Эльза собралась продолжить тему несправедливых подозрений,но тут из-за двери комнаты, в которой Быков проводил допрос, показался Сережа,и она кинулась к нему с вопросом:

– Ну, как дела?

Он натянуто улыбнулся:

– Нормально...

– Подозревают?

– Как и всех, – пожал он плечами.

– Кого-то в больше степени, кого-то в меньшей...

– Меня, наверное, в меньшей, – ответил Сергей и, переведявзгляд на Кэт, спросил: – Тебя на студии больше ничего не держит? Если нет, топойдемте отсюда, у меня от этой нервотрепки голова разболелась, домой хочу...

Кэт сначала посмотрела по сторонам в надежде найти глазамиИгоря, чтобы с ним попрощаться. Но Серова в поле зрения не было. Поэтому Катяответила Сергею:

– Да, пойдемте... Я тоже домой хочу.

– Одна я, похоже, не хочу, – проворчала Эльза. –Поэтому остаюсь...

– Зачем?

– Ну, кто-то должен же держать руку на пульсе! – Онамахнула друзьям рукой. – Топайте, а я тут потусуюсь. Авось что интересноеузнаю...

И она, не дождавшись слов прощания, убежала. Сергей с Кэтдвинулись к выходу.

– О чем хоть тебя Быков спрашивал? – поинтересоваласьКэт по пути.

– Стандартные вопросы задавал: был ли я знаком с покойным,что делал с такого-то времени по такое, и чем могу доказать, что занималсяименно этим, а не убивал Ярослава Ракова... И все с таким недоверием... С такимпредубеждением... – Сергей устало вздохнул. – Ко мне ведь, Кать,особое отношение...

– Почему?

– Я тебе не говорил... Да и не только тебе... Эльзе тоже. Вобщем, никому не говорил... – Он замолчал, потом с шумом выдохнул ивыпалил: – На мне ведь клеймо, Катя, клеймо убийцы!

И он, запинаясь и отводя в сторону грустные карие глаза,поведал ей свою тайну.

Сергей был самой настоящей безотцовщиной. То есть не просторос без папы, потому что родители развелись, у него такового просто не было.Даже в графе «отец» прочерк стоял. Маленький Сережа постоянно спрашивал маму,где его папа, но та неизменно отвечала, что тот приедет, когда мальчикуисполнится пять. «Он капитан ледокола, который бороздит просторы СеверногоЛедовитого океана, – как заклинание повторяла она. – На берег онсходит только раз в пять лет. А как иначе, если в океане столько льда, что еслиб не твой папа, ни один корабль не смог бы проплыть по его водам?». Сережа мамеверил. И друзьям своим детсадовским эту историю повторял. И хвастался своимотцом, капитаном ледокола, и ждал, когда пройдут пять лет.

И вот наступил день Сережиного рождения. Мама, которую звалиТатьяной, подарила сыну огромный игрушечный самосвал. Бабушка – автомат сосменной обоймой. Соседские детишки много-много мелков и пластилина. Но Сергеяне радовали эти презенты. Он ждал другого, а именно приезда папы. Пусть и безподарка! Но отец не приехал. Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю.Сережа сначала молча недоумевал, но когда его терпение лопнуло, подошел к мамеи спросил, почему папа опаздывает. И вот что мама ответила: «Сынок, ты ужевзрослый. Тебе пять лет. Думала, ты сам поймешь, но раз ты еще недогадался... – Она тяжело вздохнула. – Нет у тебя папы. Так что никток тебе не приедет...».

Для Сергея это был удар. Как нет папы? Почему нет? У всехесть, а он чем хуже? И пусть некоторые говорят, что лучше вообще никакого отцане иметь, чем пьяницу или дебошира, Сережа так не считал. Он был согласен налюбого! Хоть на пьяницу! И от приемного бы не отказался. Но мама замуж нежелала выходить. Вернее, она высказывалась так: «Я б, может, и привела бы когов дом. Да как? У меня ж сын. А вдруг он с новым папой не поладит? Ведь он уменя не привыкший к мужскому обществу, мы ж его вдвоем с мамой поднимали...». Исколько Сережа не заверял мать, что готов не только привыкнуть к мужскомуобществу, но и подружиться с одним из его представителей, она его не слушала.Это потом, когда он стал большим, понял, что это была всего лишь отговорка длясамоуспокоения. На самом же деле маме ни разу никто не предложил пожить вместе.За ней и не ухаживал никто! Всю жизнь одна. Как и ее мать. Только бабка замужембыла, да развелась почти тут же, а Сережина родительница в законном браке несостояла. От кого родила своего ребенка, тоже было загадкой. Никто кроме неесамой не знал, кто отец Сережи. Даже бабушка. Она дочь много лет пытала, да татак и не призналась.