к нему. – Собери общину, достойную Справедливой. Пусть их будет немного. Главное, что у них на сердце, и как примет их эта земля. Ты знаешь, куда смотреть. Ты восстановишь традицию ритуалов во славу Ваэссира здесь.

Потеряв дар речи, юноша преклонил колени и глубоко поклонился.

«А чего же мне бояться здесь, госпожа царевна? – вспомнила Анирет его слова. – Проклятие великого Сенастара касается только тех, кто приходит сюда с враждой или непочтением. А я… я люблю Владычицу. Может, это странно прозвучит для тебя… но служа древнему Владыке Ваэссиру, я вижу именно её образ. Через неё я люблю моего Бога даже нежнее и преданнее…»

Лучшего Верховного Жреца для этого храма и быть не могло. Тот, кто не боялся приходить сюда, тот, кто собирал жемчужины мудрости и запутанные нити сказаний о несправедливо забытой Владычице, – он прекрасно справится, несмотря на свою молодость.

Вспомнила она и другие его слова:

«Знаешь, госпожа, ты чем-то так похожа на неё. Для жрецов Ваэссира не все Его дети на одно лицо, о нет. Мы – те, кто познаёт Его всю нашу жизнь, – видим каждую мельчайшую черту и вплетение ручейков другой крови, вливающихся в полноводную реку крови Эмхет. Но когда я увидел тебя впервые, это бесконечно изумило меня…»

– Возвращайся в селение, Тахири, – мягко сказала Анирет. – Эту ночь я хочу провести здесь в уединении, вслушиваясь в голоса памяти. Дорогу назад мы найдём поутру.

Она переглянулась с Нэбмераи, и тот невозмутимо кивнул.

– Как угодно тебе, госпожа, – с некоторым сожалением ответил молодой жрец.

Наверное, он надеялся присоединиться к небольшому ритуалу, ведь Анирет взяла с собой подношения. Но царевна не хотела свидетелей… кроме разве что одного – того, кто понимал, почему ей так важно было вернуться сюда поскорее.

Когда Тахири скрылся в зарослях, Анирет направилась в храм. Она прекрасно помнила дорогу, помнила, как увидела внутренним взором, где именно находится последняя обитель Императрицы и её великого зодчего. В торжественном молчании они с Нэбмераи вошли в храм и устроили небольшой лагерь в одном из смежных помещений, где когда-то жили жрецы.

С наступлением ночи Анирет достала из сумок кувшин вина и немного еды, часть которой была предназначена для подношений. О благовониях она тоже позаботилась. Маленькая трапеза, возможно, и не была достойна Императрицы и Великого Управителя, а с другой стороны, напоминала семейный ужин в тесном кругу. Эмхет чествовали предков и у совсем небольших домашних алтарей. Так будет и сегодня.

У знакомых запечатанных дверей Анирет и Нэбмераи оставили единственный зажжённый маленький светильник, которому не под силу было разогнать все тени храма. На чистом полотне они поставили чашу с вином, разложили фрукты и хлеб, воскурили благовония.

Анирет подошла к дверям, положила ладони на створы поверх соединённых рук Императрицы и Великого Управителя. Это было сокровенное место, единственное, где Сенастар позволил себе запечатлеть их с Владычицей вместе. Здесь Хатши была прекрасной сияющей женщиной, а не только его Богиней и воплощением Ваэссира.

Сегодня Анирет было легко.

«– Я должна буду стать, как она… могучей, непогрешимой, прекрасной… А потом меня тоже обрекут на забвение, да?

– Нет, моя звёздочка. Что когда-либо было любимо, не может умереть в памяти…»

Вместе они преклонили колени у импровизированного алтаря, и, вздохнув, Анирет пропела слова, высеченные в камне:

Узреть её было прекраснее, чем что-либо в мире,

Красота и величие её были божественны.

Дева в своей цветущей красоте,

Женщина в своей сияющей стати…

О истинная дочь Ваэссира, созидающая во имя Его,

Наградой тебе будет жизнь и процветание, священная власть на Троне Обеих Земель.

Сердце твоё обернётся к твоим творениям,

Тем, что останутся в памяти народа.

И те, кто придёт после, восславят твои деяния,

Хатши Эмхет Справедливая, Владычица земного и божественного…

Голос Нэбмераи вплёлся в её на последних строках и дополнил:

Величайшим из великих был ты на всей этой земле.

Ты был хранителем секретов Императрицы во всех уголках, советником и правой рукой.

Владычица Обеих Земель доверяла тебе своё сердце и помыслы,

И ты воплощал её замысел, как никому иному не было под силу.

Память о тебе да живёт вечно, Сенастар, певец камня, возлюбленный госпожой своей…[5]

Эхо памяти вторило их голосам, разносилось многоликим шёпотом по опустевшим заброшенным переходам храма. Образы былого поднимались из Вод Перерождения, запечатлённые на стенах, охраняемые формулами священных знаков. И тени тех, кого призывали теперь живые, память о ком возвращали из небытия, выступали из потустороннего, одухотворяли пространство дыханием своего угасшего величия.

Анирет знала, чувствовала, что они с Нэбмераи здесь не одни. Не двигаясь, они сидели на коленях за ритуальной трапезой, и тени скользили по зыбкой границе трепещущего света. Анирет протянула руку, но Нэбмераи опередил её, спрятал её ладонь в своей. Вместе они вслушивались в голоса, звучавшие далеко за гранью привычного восприятия, вглядывались в чужую память. И когда величие потустороннего присутствия, столь же прекрасное, сколь и тяжёлое, отступило, они сумели, наконец, посмотреть друг на друга.

– Они здесь, – благоговейно прошептала царевна, видя и его взгляд, и движение на периферии зрения. – С нами.

– Откликнулись и благословили, – тихо подтвердил Нэбмераи, и улыбка осветила его лицо – родная и вместе с тем незнакомая, непривычная. – Сердце твоё обернётся к твоим творениям… Боги, я словно вижу всё, что тебе предстоит совершить… Жизнь и процветание Обеих Земель…

– Нам предстоит совершить, – покачала головой Анирет, кладя ладонь поверх их соединённых рук.

«…Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен…»

– Я люблю тебя.

Услышать это было совсем иначе, чем даже читать в его взгляде.

– Я…

– …знаю, – Нэбмераи не дал ей опомниться, привлёк к себе.

Его губы были сухими, горячими, как пески Каэмит. Анирет едва успела вздохнуть, не в силах насытиться поцелуем, как и он сам. Живительный источник, разгорающееся непокорное пламя. Слишком много дней вынужденного безмолвия позади…

Нэбмераи отвёл волну её волос, покрывая торопливыми жадными поцелуями шею, потом вдруг обнял до боли сильно.

– Тогда, в Тамере, я почти выдал себя, – услышала она его шёпот. – Тогда ты впервые показала, что твоё сердце обернулось ко мне.

– Так и было… я…

– Нет, слушай теперь. Я слишком долго молчал, – прервал Таэху, нежно прижав пальцы к её губам. – Я принял твою волю, принял путь, на который ты направила меня, когда ещё тяготилась нашим союзом. В ту ночь и в последующие