случилось, Вальхем зашагал дальше, с таким старанием рассматривая колеса ближайшего эшелона, как будто и сам что-то в них потерял.

Патруль миновал его, даже не взглянув в сторону неприметного мальчишки, и Вальхем облегченно выдохнул. Что ни говори, а последние события здорово расшатали всем нервы, заставив шарахаться чуть ли не от собственной тени. Приободрившись, мальчишка ускорил шаг и уже подходил к знакомому зеленому эшелону, как вдруг сзади донесся шум, свистки и громкие крики.

Вальхем обернулся и увидел, как в его сторону по перрону, расталкивая других людей, со всех ног несется невысокий полноватый человечек, за спиной которого мелькали преследующие его патрульные. Его голова с раскрасневшимся лицом и выпученными от натуги глазами была откинула назад, словно ее отбросило встречным ветром, расстегнутый плащ развевался, обнажая торчащий из-под выбившейся рубашки объемистый живот, что подпрыгивал и трясся на каждом шаге. Комплекция не позволяла толстячку развить сколь-либо значительной скорости, а потому его отчаянная попытка побега с самого начала была обречена на провал.

И ровно в тот миг, когда беглец поравнялся с Вальхемом, полицейские его настигли, сбив с ног и повалив на землю. Несчастный по инерции еще немного прокатился вперед, путаясь в полах собственного плаща, после чего был оперативно скручен насевшим на него патрулем.

– Экий ты прыткий, Сварг! – заметил один из полицейских, застегивая наручники на его запястьях.

– Я… я… – прохрипел, задыхаясь, их пленник, – да я же ничего… такого…

– А отчего тогда так припустил, как только нас увидел? Аль грешки какие вспомнил?

– Я… я…

В этот момент Вальхем почувствовал, что внезапно словно оглох на правое ухо. По собравшейся толпе зевак прокатилась невидимая волна, заставлявшая людей резко умолкать и бочком-бочком отползать в сторону. Мальчишка обернулся и увидел, как в их сторону шагает рослый темноволосый человек в армейском мундире. В отличие от Сваргана, ему не требовалось проталкиваться через людское море, народ сам расступался перед ним, безоговорочно признавая его власть.

Вальхему и самому вдруг захотелось куда-нибудь спрятаться, но он смог только еще сильней вжаться спиной в грязные шатуны ближайшего эшелона. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что перед ним – тот самый лорд Голстейн, Имперский Инспектор, прибывший в Цигбел всего два дня назад, но уже успевший привить местным жителям уважение к собственной персоне.

Взгляд Голстейна мельком скользнул по Вальхему, отчего сердце мальчишки судорожно вздрогнуло, и сфокусировался на валяющемся в пыли Сваргане.

При приближении генерала полицейские рывком поставили толстячка на ноги и развернули к Инспектору лицом. Увидев, кто именно стоит перед ним, бедняга жалобно пискнул и попытался снова рухнуть наземь, но патрульные удержали его, отчего Сварган повис между ними бесформенным пыльным мешком. Кровь отхлынула от его круглого и раскрасневшегося точно помидор лица, которое мгновенно стало пепельно-серым и даже немного съежилось.

– Что, охота к перемене мест внезапно обуяла? – с насмешкой поинтересовался Голстейн. – Да еще с такой силой, что ты аж вперед каравана пешком помчался! Думал так до самого Кверенса бежать? Чего испугался-то?

Вместо ответа Сварган только жалобно захныкал. Он выглядел настолько жалко, что в душе Вальхема даже шевельнулось нечто вроде сочувствия, пусть даже смешанного с изрядной толикой омерзения. Ему было прекрасно известно, чем именно промышлял пойманный торговец, и сколь под многими надгробиями на городском кладбище покоятся его скоропостижно ушедшие из жизни клиенты.

– Я всего-то пару вопросов тебе задать хотел, только и всего, – продолжал Инспектор, – вот ты не знаешь, к примеру, откуда в карманах у той троицы, что хотела со мной по душам побеседовать в переулке, нашлись совершенно одинаковые новенькие, еще не распечатанные пакетики с какой-то твоей дурью? И как так получилось, что после посещения твоей лавки у них вдруг проснулась такая неутолимая жажда общения с представителем Империи? Есть какие-нибудь соображения?

Сварган поник еще сильней, и Голстейну даже пришлось наклониться, чтобы заглянуть тому в лицо. Ответов на свои вопросы, впрочем, он так и не получил, поскольку ничего, кроме подвывания и всхлипов, добиться от пленника так и не смог.

– Что ж, ладно, – генерал выпрямился и обратился к полицейским. – Объявите всем, что сегодня вечером на площади перед ратушей пройдет еще одно поучительное… представление. Быть может, хоть там он немного разговорится. Ну а пока посадите этот мешок с навозом под замок.

Патрульные, поудобней перехватив толстяка под руки, поволокли его в участок, и тот, словно проснувшись, вдруг пронзительно взвыл, причитая и моля о пощаде на все лады. Полицейские даже не замедлили шага и очень скоро свернули за угол, но эхо жалобного скулежа, отражаясь от стен соседних домов, еще долго металось над перроном.

Голстейн, поправив мундир, зашагал следом, а окружающая толпа послушно и молча расступилась перед ним. Всеобщее молчание взорвалось многоголосым гвалтом, лишь когда высокая фигура генерала окончательно скрылась из виду.

Вальхем осторожно перевел дух, чувствуя, как предательски подрагивают его колени. Все-таки Торп был прав, когда говорил, что с приездом Инспектора жизнь в Цигбеле ожидают радикальные перемены. Такой человек вполне способен в одиночку разворачивать ход событий, ломая судьбы и просто уничтожая любого, кто осмелится встать на его пути. Лорд Голстейн вселял в душу мальчишки самый настоящий ужас своей холодной и рациональной жестокостью, всецело ориентированной на достижение требуемого результата. И не было никаких сомнений что, если потребуется, генерал положит на этот алтарь и свою собственную жизнь. Его фанатичная преданность Божественным Братьям пугала до колик и, одновременно, вызывала странное восхищение.

И сколь разительный контраст с ним представлял Сварган, чьи перемежающиеся всхлипами завывания совершенно выбили Вальхема из колеи. Всегда такой важный, солидный и самоуверенный торговец в одно мгновение превратился в абсолютно безвольную тряпку, изливающую на свою дорогую рубашку потоки соплей и слез. Парень даже не предполагал, что человек способен так быстро и так низко пасть. Ему всегда казалось, что существуют некие пределы, отступать за которые не пристало даже в самой критической ситуации, но жизнь в очередной раз продемонстрировала Вальхему, насколько мало он на самом деле знает о ней и о других людях.

По мере приближения к голове каравана первоначальный энтузиазм Вальхема начал таять и испаряться. Сверкающий на солнце своими начищенным до зеркального блеска рычагами и латунной отделкой сочно-зеленый эшелон Лажонна словно магнитом притягивал к себе взгляды, ясно давая понять, что свое место он занимает абсолютно заслуженно. И дело было вовсе не