А ещё речь была странной. Вначале я даже не понял, что именно она мне сказала, но прокрутив в голове эту фразу ещё раз, понял, что она говорит на древне-айрванском, языке Империи Стали, ныне канувшей в прошлое после катаклизма.

— Он в очень плохом состоянии, и если сломается, то нет гарантий, что у меня получится его починить, — добавило существо, держа в руках гору другого хлама. Затем, потоптавшись немного на месте, отнесло её в сторону, к груде ещё каких-то железок.

— Ты кто? — спросил я, глядя на эту странную марионетку. Но та непонимающе посмотрела на меня, после чего подошла к машине и стала её осматривать. Проверила какой-то датчик и, выдвинув из руки гаечный ключ, немного подтянула одну из гаек.

Ладно, раз она меня не понимает, то попробую использовать древне-айрванский, я им немного владею.

— Ты кто?

В этот раз он меня понял, повернул голову и произнес:

— Рабочий-78–225.

— И что ты тут делаешь, Рабочий-78–225?

— Обслуживаю ПН-207.

— Нет, в смысле… Что ты делаешь в этом месте?

— Обслуживаю ПН-207, — повторил он, причем я заметил изменение в его тоне.

— Хорошо… — я понял, что нужно как-то иначе формулировать свои вопросы. — Что такое ПН-207?

— ПН-207 — это паровой насос для перекачки жидкостей, созданный Вестрисом Айделом. Его специально спроектировали для отсоса жидкого эфира во время бурения.

— Жидкого эфира?.. — пока что его ответы вызывали ещё больше вопросов. — Что это?

— Субстанция, содержащаяся в телах Вечных стражей, — ответила марионетка.

— И зачем её добывают?

— Для работы механизмов.

— Каких механизмов?

— Многих механизмов.

— А точнее?

— Многих механизмов.

Ещё пара уточняющих вопросов, и я понял, что ответов не получу. Всё-таки, несмотря на кажущуюся разумность, марионетка не была живым человеком, она была такой же машиной, как и работающий рядом насос, просто намного более сложной и, скорее всего, артефактной.

— Хорошо, а как давно ты тут работаешь?

В этот раз машина ответила не сразу, она на пару секунд повернулась к насосу, словно беззвучно спрашивая совета у него.

— Я затрудняюсь ответить на данный вопрос. Аппаратная память модели 78 рассчитана на двести одиннадцать смен, после чего происходит её очистка.

— Очистка, в смысле?..

— Она стирается. Я затрудняюсь сказать, сколько именно очисток было произведено на данный момент.

Отвечая мне, марионетка не прекращала работать. Подкручивала гайки, изучала насос на предмет потенциальных проблем.

— Хорошо, значит, ты обслуживаешь насос, что перекачивает эфир из тела в те бочки. И много ты его перекачал за эти годы?

— Я могу сказать только о текущих ста двадцати шести сменах.

— Хорошо, и сколько эфира ты закачал за них?

— Ноль. Видимо, буровая установка внизу не функциональна.

Этот ответ поставил меня в тупик.

— То есть ты поддерживаешь работоспособность насоса, но при этом он ничего не качает из-за поломок внизу?

— Всё верно.

— Но тогда… зачем?

— Потому что такова моя функция. Когда возобновятся работы, мой насос должен исправно работать.

— Они не возобновятся.

— Возможно, — не стала спорить марионетка, и в его механическом голосе я услышал легкую тень обреченности. Возможно, его машинный мозг понимал всю бессмысленность работы, но он работал и заботился о насосе, потому что это было единственное, что он ему оставалось.

Глава 21

— Значит, если твоя память стирается, ты не знаешь, что тут произошло? — спросил я.

— Знаю. Некоторую информацию я записываю перед очередной очисткой. По большей части это данные о состоянии насоса: какие детали нужно найти, на какие показатели обратить внимание.

С этими словами рабочий достал из небольшого хранилища внутри тела потрепанную временем записную книжку. Её страницы были желтыми, но видимо, марионетка старалась хранить их в сухости.

— Всех рабочих уничтожили существа, обитающие там, — он указал на дыру.

Я повернул голову к той немыслимого размера пропасти, прислушиваясь к ощущениям.

— Они приходят, когда тут наступает ночь.

— В Бескрайнем лесу не бывает ночи.

— Бывает, примерно раз в сорок три смены. Длится она восемь смен. Правда, это немного не стыкуется с одной из первых записей. В ней говорится, что ночь длится пять смен. Не думаю, что я мог ошибиться в подсчетах, скорее всего, за время, что прошло с той записи, длина ночи увеличилась на две смены.

После его слов о ночи я посмотрел в сторону горизонта. За те несколько дней, что я пробыл в этом месте, солнце неумолимо двигалось к горизонту. Возможно, дневной цикл тут и впрямь есть, просто намного более медленный, чем в моем мире.

— И что за твари приходят из той дыры?

— Мне это неизвестно. Если я и видел их, то забыл. Все, что я знаю — перед наступлением ночи нужно отключить ПН-207, а самому спрятаться и перейти в режим экономии энергии. Их интересует только то, что двигается и излучает энергию.

— И ты никогда сам этого не проверял? Просто отключаешь все и засыпаешь? А что если они уже не приходят?

— Приходят. Я слышал их во время прошлой ночи, — рабочий замолчал на пару секунд, разглядывая меня, затем повернул голову в сторону солнца, на которое я тоже поглядывал. — Мне неизвестно, кто вы такой и с какой целью сюда прибыли. Это предприятие — частная собственность, и в иной ситуации я бы вызвал охрану, но она сейчас отсутствует. Но как ответственный сотрудник я их проинформировал о вашем появлении. А теперь вам лучше уйти. Ночь наступит через три девятых смены. Если вы останетесь тут, то вас съедят. Насколько мне известно, они чуют живых существ вне зависимости от того, насколько хорошо те спрятались.

— Хочешь отправиться со мной? — предложил я.

— С вами?.. — в механическом голосе возникло замешательство. Едва заметное, но для меня отчетливое. — Я… Я не могу. Я собственность «Айдел Индастрис», и у меня есть работа — обеспечивать функционирование насоса ПН-207. Самовольный уход — это нарушение главной директивы.

Почему мне вдруг захотелось взять с собой эту машину? Причин на самом деле было несколько, и одна из них, наверное, жалость. Я редко испытываю эту эмоцию и испытал её сейчас, смотря на этот бессмысленный труд марионетки, которая будет обслуживать этот насос до тех пор, пока окончательно не сломается