Кровь стекала по моим пальцам, но я продолжала дергать этот тупой заедающий засов. В этот раз точно получится. Нет, ну в этот точно поддастся. И каждый раз мимо!

Дергала и дергала, дергала и дергала… пока не почувствовала запах горелого дерева. Дым повалил из-под двери. Сначала слабый. Но с каждой секундой он становился всё гуще и гуще.

Упала перед складом на коленки. Слезы уже градом катились из глаз.

И я побежала. Прочь от этого склада, прочь от этих дверей, размазывая слезы по лицу.

Обещала. Я обещала спасти их всех, но что я могу сделать теперь?! Найти помощь – единственное, что было нужно.

Но склад горел. Он полыхал, освещая лес. Ящики, коробки, ткани. Так много топлива для одного помещения! Дым поднимался столбом. Черный, едкий. Я кашляла, задыхалась, но убегала всё дальше и дальше.

Меня разрывало от чувства вины. От чувства, что я ничего, абсолютно ничего не могла сделать! Вина навалилась на меня тяжким грузом. Давила на плечи, валила на землю.

Мне хотелось забыть это место, как страшный сон! Забыть и никогда, никогда сюда больше не возвращаться!

Они все… все они…

Мне стало трудно дышать. В горле першило, жгло. Из последних сил я выскочила к дороге и…

Остановившись напротив дороги, уперлась ладонями в колени, чтобы перевести дух.

Здесь всё и закончилось. Я забыла их. Забыла их всех и всё, что произошло здесь, по одной единственной причине.

Всхлипнула.

Потому что не смогла бы жить с этим дальше.

Зен нашел меня, когда мир окончательно погрузился во тьму. Я сидела в кустах посреди леса, раскачиваясь. Ритмичные движения немного успокаивали меня. Позволяли зациклиться на моменте «здесь и сейчас», не возвращаясь в мрачное прошлое, не переживая трагедию заново.

Меня обуревал ужас. Дикий, животный страх. Я ощущала себя загнанным в ловушку охотника кроликом, который крупицами своего недалекого разума понимает – дни его сочтены.

– Элла?

Звуки собственного имени вызывали дрожь. Волна озноба накрыла меня. Я застучала зубами от холода.

– Ты сколько здесь сидишь? Совсем не замерзла, что ли?

Хотелось накричать на него. Попросить, чтобы ушел. Чтобы оставил меня одну наедине с моим горем. Чтобы меня больше никто никогда не тревожил.

Но вместо этого я бросилась Зену на шею и заплакала. Заревела так, как никогда в жизни, вместе со слезами выпуская на наружу весь страх, всю боль, всё отчаяние, охватившие меня и взявшие в тиски.

Мужчина и сам понял, что слова здесь излишни. Дал мне нарыдаться вдоволь. Остановиться смогла лишь тогда, когда слезы закончились, а голос сел до тихого хрипа.

– Не надо было тебе об этом месте говорить.

– Что?..

– Не надо было. Говорить тебе. – Он цокнул языком. – Я ж здесь даже не убирался. Я боялся как раз вот этого. Второй раз пережить такое. Не каждому под силу, знаешь.

Кивала, не понимая, с чем соглашаюсь.

В кровать бы сейчас забраться теплую, одеялом укрыться.

Рука Зена легла на мой лоб.

– Горишь, – констатировал подарок.

И я всё-таки нашла в себе силы, чтобы опять разреветься.

Голоса ребят раздавались откуда-то издалека. Я видела, как мужчины расхаживают передо мной, ругаются, что-то громко говорят, но не могла разобрать ни слова. Только тембр их голосов.

Но вот я немного сосредоточилась. Напрягла извилины, вынырнула ненадолго из пучины беспамятства.

– …кашляет, не переставая! – возглас Марафона.

– Как будто дыма наглоталась, – встревоженный Эфир.

– Там не было дыма, – спокойный Зен.

– И теперь она помнит? – взволнованный Эрос.

– Есть такое понятие, как «фантомные боли», – рассудительный Сократ. – Это когда человеку ампутируют конечность, но он всё равно ощущает боль, в конечности уже отделенной от него. Вполне возможно, у нее фантомный кашель. Она задыхается от дыма, которого не существует.

– Ох… – всё, что сумела выдавить из себя.

Гомон прекратился на несколько мгновений. А затем прогремел гром.

– Элла!

– Сестрёнка!

– Эй, Элла!

– Принцесса, ты как?!

…и я вновь провалилась в темную тягучую пустоту.

Сколько я провалялась в таком состоянии? Одной Афродите известно. Но когда открыла глаза, меня ослепил солнечный свет. Я лежала на кровати в своей комнате общего дома, не имея понятия, как здесь оказалась, кто надел на меня пижаму и какой сейчас год.

На прикроватной тумбочке стоял стакан воды. Приподняв подушку, облокотилась на нее и жадно выхлебала оставленную кем-то воду.

Во рту – привкус гари. Но я не помню, чтобы что-то горело. Хотя…

– О-о-ох… – аккуратно поставила стакан обратно, чтобы ненароком не выронить из рук.

Так вот она какая, амнезия. Всё бы сейчас отдала, лишь бы она вернулась. И обязательно написала бы себе напоминание на видном месте с предупреждением «Не вспоминай! P.S. Пожалуйста!».

И что же мне теперь делать? Продолжать жить и улыбаться моим подаркам, как ни в чем ни бывало? Понимаю, что лишь косвенно виновата в этой трагедии, но если бы я тогда не выбралась наружу, может, и трагедии удалось бы избежать. Не знаю, ненавидеть мне себя или нет. И было куда проще, когда выбор передо мной не стоял. Лучше просто ненавидеть, не зная за что и почему.

Какая же полезная штука – амнезия.

Рядом с пустым стаканом на тумбочке лежал и мой телефон. Спасибо кому-то за предусмотрительность. Взяла его в руки, разблокировала экран.

Какое-какое ноября?! Я что, три дня спала?!

Семнадцать пропущенных от Карины. Неудивительно. Да я просто без задних ног дрыхла, еще и столько времени!

Надо сейчас же в университет! Экзамены же, всё пропустила, ну ё-моё!..

Резко встала. Голова закружилась так, что села обратно. В висках запульсировало, желудок жалобно заурчал, в горле опять пересохло.

Зыркнула на прикроватную тумбочку. Что еще способна мне дать эта скатерть-самобранка?

Записка. Ее я тоже не сразу заметила.

В университете тебя отпросил,

Сократ

И приписка внизу корявым почерком:

Поправляйся! Марафон :)

Улыбнулась.

Но стоило мне вернуться к воспоминаниям прошлого, улыбка поникла так же быстро, как появилась.

Мои мужчины. Мои дорогие, идеальные, прекрасные подарки. Что же мы наделали? Что же я наделала? А если бы?.. А если бы мы выжили все? Подружились бы? Общались бы так же, как сейчас?