В 1947 году Евгению – а затем, несколькими месяцами позднее, и Киру – арестовали. Однако это, как говорится, уже совсем другая история, к которой еще следовало бы вернуться…

Сталин – печальный, одинокий, подавленный, чувствующий себя преданным, покинутым – продолжал жить так, как раньше, хотя практически все в его жизни изменилось. Не желая больше находиться там, где Надя наложила на себя руки, он поменялся с Бухариным квартирой в Кремле. Он все реже и реже приезжал на дачу в Зубалово и, начиная с 1934 года, стал отдавать предпочтение даче в Кунцево – так называемой «Ближней даче». На ней он и провел бо́льшую часть времени в течение последних двадцати лет своей жизни. Ее построил Мержанов – архитектор, который построил для Сталина и некоторые другие дачи, в том числе так называемую «Дальнюю дачу» и дачу в Соколовке.

Ближняя дача представляла собой современное одноэтажное здание, окруженное садом и лесом[255]. Как и при жизни Нади, Сталин принимал там своих свойственников (родственников со стороны жены). Уделяя много внимания всем и каждому, он радовался тому, что у него собралось много людей, что вокруг него кричат и бегают дети. Свойственники Сталина, в свою очередь, сочувствовали его горю и пытались продемонстрировать свои теплые чувства и привязанность.

Сталин занимал на этой даче одну комнату. Он по-прежнему вел очень скромный образ жизни, хотя окружающая его обстановка была роскошной. Спал он на диване. Свои документы, газеты и книги он клал на большой стол. Во время приема пищи, если он ел один, все лежавшее на столе сдвигали в сторону, чтобы освободить немного места, на которое можно было поставить тарелки. Большой ковер в восточном стиле и камин были в этой комнате единственными атрибутами комфорта[256].

Для родственников Сталина приходить к нему и общаться было огромной радостью, безмерным счастьем и – для некоторых – честью. Анна, Евгения и Мария приезжали первыми, причем иногда гостили у Сталина сами, без своих мужей. Они приезжали без предупреждения, без приглашения и даже не зная, находится ли он у себя или куда-то уехал. Хотя дети Сталина жили в квартире в Кремле, он регулярно уезжал ночевать на дачу. Когда тетки его детей и их бабушка с дедушкой – Сергей и Ольга Аллилуевы – приезжали неожиданно, они располагались в детских комнатах. Если появлялся Сталин, это было для Светланы и Василия большой радостью. Он возвращался к себе чаще всего в компании своих ближайших соратников, причем носил даже и в начале зимы летний плащ (он всегда с запозданием переходил на зимнюю одежду) и частенько держал в руках документы или газеты (он не любил пользоваться папками и портфелями). Как только он появлялся, тут же быстренько накрывали на стол, и Сталин приглашал всех поужинать с ним, находя для каждого теплое словечко. Иногда за столом распивали бутылку шампанского, причем тосты произносил сам Сталин. Больше всего внимания он уделял Светлане. Он сажал ее за столом рядом с собой, давал ей самые лакомые кусочки, гладил и целовал ее.

Наряду с тем, что его близкие могли связаться с ним без каких-либо церемоний, он еще и «завел городской телефон прямо к себе в кабинет, чтобы всякий нуждающийся в его совете и слове мог бы к нему дозвониться. Он добр и сердечен» (так написала 4 ноября 1934 года в своем дневнике Мария Сванидзе)[257].

Сталин, как обычно, проводил много времени в Сочи или где-нибудь еще на юге страны. Лето тянулось для него до конца октября, и затем он наконец-таки возвращался в Москву. Иногда он приезжал на дачу в Зубалово, где обосновались его дети и их бабушка с дедушкой со стороны матери. Сталин приезжал туда, чтобы побыть в обстановке, напоминающей ему о Наде. Мужчины играли на бильярде, женщины устраивали театрализованные представления для детей. Сталин спокойно – и, в общем-то, стоически – терпел сцены, устраиваемые ему Марией, упрекавшей его то за отправку ее мужа в Китай, то за жалобы его свояченицы Сашико. Он, правда, уже едва сдерживал свое раздражение по отношению к этой самой Сашико, напрашивающейся на повышенное внимание с его стороны: «Знаю, она помогала мне и другим большевикам, но она все время обижается и дуется, пишет письма по всяким пустякам и отнимает у меня время. У меня нет времени следить за собой. Я даже не ухаживал за собственной женой…»[258]

Будучи своего рода главой клана, Сталин иногда отправлялся в окружении представителей своего маленького мирка то в театр, то на прогулку. Несмотря на то, что вокруг него при этом находилось много людей, он чувствовал себя одиноким, и это его чувство одиночества не ускользало от внимания окружающих. Убийство Кирова, совершенное 1 декабря 1934 года, еще больше усугубило его отчужденность и свойственную ему недоверчивость.

«Другу моему и брату любимому от автора» – такую дарственную надпись сделал Сталин 23 мая 1924 года на экземпляре своей книги «О Ленине и ленинизме», который он подарил Кирову[259]. Сталин впервые встретился с ним в октябре 1917 года в Петрограде. Киров до этого с 1909 года жил на Северном Кавказе, и поэтому эти два земляка очень быстро сблизились. Они снова встретились во время Гражданской войны, и между ними завязалась дружба. Из всех близких соратников Сталина Киров был для него самым любимым, и он доверял ему больше, чем другим. Сталину хотелось видеться с Кировым как можно чаще, хотя тот жил в Ленинграде и был завален работой. Сталину нравилось ходить с Кировым в русскую баню и разговаривать там обо всем – и о высокой политике, и о ценах на хлеб. Именно Сталин поставил Кирова во главе могущественной партийной организации Ленинграда, которой раньше руководил Зиновьев. Киров был для Сталина верным другом и толковым соратником. Их тесные отношения не омрачались абсолютно никакими разногласиями политического характера. В 1931 году Киров провел отпуск вместе со Сталиным в Сочи. После смерти Нади Сталин еще больше стал ценить общение с Кировым. Когда Киров приезжал в Москву, он останавливался дома у Сталина.

Выстрел, прозвучавший через два года после самоубийства Надежды Аллилуевой и убивший Кирова, сильно ударил по психике Сталина, уже и без того ставшего очень подозрительным и недоверчивым.

Первого декабря 1934 года в 16 часов 30 минут Киров, находившийся в Ленинградском городском Совете, который размещался в здании бывшего Смольного института (знаменитом здании, из которого Ленин руководил Октябрьской революцией), был убит неким Леонидом Николаевым – впавшим в депрессию безработным молодым коммунистом. Николаев выстрелил в Кирова, и тот сразу скончался. Убийцу тут же схватили. Данное убийство было воспринято как ужасное, из ряда вон выходящее событие: Гражданская война давно закончилась, недовольные коллективизацией крестьяне более-менее успокоились. Сталин отнесся к убийству Кирова как к заговору, направленному против него самого.