– Хорошо. – Виктор Алексеевич подошел к дверям,отдал распоряжение.

Дронго обратил внимание, как он разговаривает со своимсекретарем. Так же, как он говорил по телефону. Виктор Алексеевич вернулся насвое место и громко спросил:

– Узнали что-нибудь новое?

– Да, – кивнул Дронго, – но сначала давайте онашем деле. Вы сумели установить, где именно производится яд, которым былпредположительно отравлен Егор Богдановский?

– Мне дали заключение, что подобный яд можно найти вГермании, Австрии, Швейцарии, Литве, Словакии. И в Финляндии. Но конкретноназвать не могут. Мы пытаемся выяснить, как такое опасное вещество моглопопасть в Москву. Но у нас такого яда не бывает, это абсолютно точно. Мыпроверяли в очень авторитетных местах.

– Значит, кто-то привез этот яд специально для того,чтобы использовать его против молодого Богдановского, – задумчиво заметилДронго. – Выходит, преступник давно готовился к этому убийству?

– Возможно, – ответил Босенко, – но ничегоконкретно нам не сообщают. Я думаю, что мы напрасно не сделали вскрытие прямотогда, в больнице. Но это было просто невозможно. Все были в таком ужасномсостоянии. Я сам плакал как мальчик. Словно мой собственный сын…

Он опустил голову.

– Кстати, вы мне напомнили, – громко сказалДронго, – давайте теперь поговорим о вашем сыне.

– О чем? – удивился Босенко, сильно понижаяголос. – О чем вы хотите со мной говорить?

– О вашем сыне. Ведь у него были серьезные неприятностив Австралии?

– Никаких неприятностей. Там суд уже разобрался. Егообвиняли в растрате и хищении денег. Но все выяснилось. Они взяли ссуду в банкеи не смогли ее в срок погасить. Их строительный комплекс оказался в зонеурагана, а страховая компания не успела вовремя оформить документы. Моего сына освободилипрямо в зале суда. Но заставили выплатить штраф.

– Триста тысяч долларов, – напомнил Дронго.

– Да, – кивнул Босенко, – очень большаясумма. Но он ее уже выплатил.

– Потому, что деньги ему перевел банк, которыйконтролирует ваша компания, – быстро добавил Дронго.

– При чем тут наша компания? Вообще, какое отношениеимеет мой сын ко всей этой истории? Он уже давно переехал в Австралию, живеттам вместе со своей семьей. Зачем вы его вспомнили?

– Деньги выдали по распоряжению Аристарха Павловича?

– Да. Я этого никогда не скрывал. Он просто спас моегосына, и я ему за это всю жизнь буду благодарен, – неестественно высокимголосом ответил Виктор Алексеевич. – У нас все в компании делается толькос его ведома. И в банке тоже. По-моему, это правильно. Иначе и быть не может.Он президент компании и должен быть в курсе всего происходящего.

– Поэтому вы скрыли от него расследование смерти егосына? – сразу спросил Дронго. – И ничего не сказали ему о том, чтоэто было убийство? И даже провели эксгумацию тела без его разрешения? А потомнашли меня для расследования и тоже ему ничего не сказали. Неужели вы посмелиобмануть вашего благодетеля, который столько для вас сделал? И когда обмануть?Когда речь идет о расследовании убийства его собственного сына. И вы хотите,чтобы мы вам поверили? Вы же сами сказали, что в этой компании ничего неделается без санкции президента.

Босенко как-то затравленно оглянулся по сторонам, тяжеловздохнул.

– Что вы от меня хотите? – жалобно произнес онпочти шепотом. – Что я должен вам сказать?

– Правду. Мне будет гораздо легче вести расследование,если я смогу поговорить с самим Аристархом Павловичем.

– Это невозможно, – выдохнул ВикторАлексеевич, – он болеет. И вообще он очень занятой человек. Выпредставляете, какую травму мы ему нанесем, если начнем расспрашивать его обэтом деле?

Дронго улыбнулся. И вдруг громко, очень громко сказал:

– Господин Богдановский, мы хотим с вами поговорить. Ядумаю, будет лучше, если вы появитесь здесь и мы с вами побеседуем. Или разрешитенам зайти к вам…

– Что вы делаете?! – закричал Босенко, замахавруками. – Почему вы кричите в моем кабинете?!

– Это вы кричите, – возразил Дронго, – а явсего лишь пригласил вашего шефа к вам в кабинет. Он ведь слушал и нашу первуюбеседу. И сейчас слышит. По-моему, все ясно.

– Что вы себе позволяете? – очень тихо произнесВиктор Алексеевич. – Разве так можно?..

Он не договорил. Дверь отворилась, и на пороге возниклановая фигура. Это был высокий мужчина с благородной сединой, одетый втемно-синий костюм в полоску. Его портреты часто появлялись в газетах, и неузнать его было невозможно. Резкие черты лица, проницательные глаза, упрямосжатые губы, очки.

– Вы меня позвали, и я пришел, господин Дронго. Долженсказать, что меня не удивила ваша проницательность. Я уже чувствовал, что раноили поздно вы все поймете.

Босенко вскочил, как-то неприятно засуетившись. Дронго иВейдеманис поднялись, увидев нового гостя. Богдановский вошел в комнату и пожалобоим руки. Посмотрел в глаза Дронго:

– Я много про вас слышал. А последние дни имелудовольствие наблюдать за вами. Вот вы какой, аналитик.

Он прошел и сел во главе стола. Не сомневаясь, что этоименно его место. В нем чувствовалась властная уверенность сильного человека. Ивместе с тем было заметно, что смерть его сына повлияла на его состояние. Онстрого посмотрел на гостей:

– Вы давно поняли, что я все слышу?

– Еще в прошлый визит я начал подозревать неладное.Когда Виктор Алексеевич говорил со мной по телефону или со своим секретарем, онобычно говорил тихо и быстро. А когда мы начинали наши беседы в его кабинете,он подсознательно повышал голос. Сегодня я нарочно перепутал наши места, и онсразу попросил нас пересесть. Догадаться было нетрудно.

– Это для такого умного человека, как вы, –холодно возразил Аристарх Павлович, – а теперь давайте поговоримоткровенно. Вы уже поняли, что я был в курсе всего происходившего с самогоначала. Я еще в больнице был уверен, что не может Егор умереть от какого-топриступа язвы. Он вообще никогда не болел, у нас в семье никто не болел этойболезнью. Но врач оказался растяпой и разгильдяем. Он получает огромные деньгии боится написать, что мальчика отравили. Боится за свою карьеру, за своебудущее, за свою клинику. И поэтому он решил никого не тревожить, поставив свойидиотский диагноз. Нужно было сразу делать вскрытие, но я не мог тогдапозволить им кромсать моего мальчика. Не мог, – жестко повторилБогдановский, – а потом именно я решил сделать эксгумацию. Я не могспокойно спать по ночам, вспоминая, что моего мальчика убили. Я был уверен, чтоего убили, и независимая экспертиза сразу в двух лабораториях подтвердила, чтотам был яд.