Здесь и сейчас.

Наконец-то Даша была настоящей. Живой. И теперь Поляков чувствовал: он ей нужен. Такой, какой есть. Беспринципный раздолбай со всеми его тараканами, темными сущностями из бездны и грязными фантазиями.

Неважно, что будет дальше. Паша осознал, что принадлежит ей целиком и полностью. Внезапно это стало очень важно — принадлежать. Не болтаться по жизни неприкаянным опавшим листом, а прибиться к чему-то твердому и надежному.

Кому-то, кто представляет, как оно должно быть дальше.

Кому-то, кто знает, где заканчивается добро и начинается зло.

Кому-то, кто тебя понимает и принимает.

Да, Дарья была другой. Его полной противоположностью, на первый взгляд. Но где-то внутри, в самой-самой глубине, она была такой же. В ней было что-то, что отзывалось в Кощее, заставляя звенеть натянутой струной всю его сущность.

Конечно, он — свинья. Он влез в Дашино личное пространство. Пусть Паша не жалел о содеянном и ни капли не раскаивался, но, конечно, поступил плохо. Он понимал. И заслуживал наказания.

И жаждал этого наказания.

Потому что сразу стало легче. Карты раскрыты. Точки расставлены. Больше нет никаких недомолвок, висящих тяжким грузом. Обид и ожиданий обид. Не нужно ничего решать и мучиться сомнениями. Баланс сведен в ноль. Можно все с легкостью начинать сначала, как с чистого листа.

Он принимал пощечины как лекарство. Легкая горчинка лишь придавала ему достоверности. Лекарство не должно быть вкусным. Лекарство должно напоминать о цене здоровья. Оно должно исцелять.

А сладкое вообще вредно.

Щеки горели от хлестких ударов, а пах обжигало острым желанием.

— Животное озабоченное! — процедила сквозь зубы Дарья, глядя сужеными глазами на неожиданный эффект экзекуции.

Она поставила ногу в ботинке на шнуровке прямо на означенную часть тела. И придавила. Не всмятку, но ощутимо. До звездочек в глазах.

Паша чуть не кончил от накативших ощущений. Стыд, боль, возбуждение, шквал противоречивых эмоций — весь этот коктейль встряхнул Полякова так, что мозги отказывались вставать на место и ехали вместе с крышей. Куда-то далеко и очень бодро. Снося по пути последние, выстоявшие после общения с психологом Аней, представления носителя о себе.

Дашины пальцы вцепились в его короткие волосы и потянули вверх. Поляков подался, приподнимаясь с колен, и Даша впилась в его рот, прикусывая нижнюю губу. Паша ощутил во рту солоноватый привкус — до крови. К черту алкоголь! С Дарьей Кощей был как в сад пьяный.

Она толкнула Полякова навзничь и оседлала…

…Паша читал, что мужчин бывает двойной оргазм, но думал, что это выдумки. Но когда его накрыло первой волной, а чуть позже второй, еще сильнее, он думал, что там и сдохнет.

И хрен с ним.

Теперь можно и сдохнуть.

Поляков отнес обессилевшую и утратившую агрессивность Дарью на кровать. Они довольно долго провалялись на кровати, пока Дарья наконец не заговорила:

— Давно ты камеру установил?

— Давно, — признался Паша. — Кажется, после того как я тебя ночью напугал.

— А зачем?

— Мне не нравились твои таинственные знакомые, — признался он вполне честно. Он просто не признался в том, что подслушал разговор. Это же не обязательно, правда? Главное — это выводы. — Хотел исключить наркотики как причину для общения с ними.

— И как?

— Никак. Наркотиков не было. Но…

— Но… — напряглась Дарья.

— Но я знаю про твою маму.

— Что ты про нее знаешь?

«Сука — твоя мама», — очень хотелось сказать Паше, но он слишком дорожил обретенным миром в отношениях.

— Мне кажется, она тебя использует, — выдал он самый политкорректным вариант.

— Все друг друга используют. — Дарья устроилась поудобнее у него на плече и закинула колено к Кощею на бедро. Паша провел пальчиками по идеальной гладкости ноги и подумал, что если она захочет, пусть использует. Ему совсем не жалко. И даже приятно.

— Я могу помочь, — предложил Поляков.

— Чем?

Опять-таки, вариант ответа «Свернуть шею, чтобы не мучилась», не казался удачным даже ему, поэтому Паша ответил:

— Финансово.

— Давай не будем поднимать тему финансов, — предложила Дарья.

— Хорошо, — обрадовался Поляков.

Он был совсем не против, чтобы его использовала Даша, но на ее мамомонстра щедрость Пашиной жабы не распространялась. Поэтому в целом он выдохнул с облегчением.

— И про твоего Николая Владимировича я знаю, — решил окончательно раскрыть карты Поляков.

— Что именно ты про него знаешь? — Дарья закаменела под его рукой.

— То, что он твой последний начальник. И что твоя мама пытается тебя под него положить. Меня любое его упоминание просто бесит! — Паша не сдержался и показал свое истинное отношение.

— Меня тоже, — глубоко вздохнув, призналась Даша.

Кощею очень хотелось спросить: «Это он? Это он тебя насиловал?». Но не рискнул. Его счастье было слишком шатким и могло рухнуть буквально от пары слов. Например, «Николай Владимирович».

— Ты к нему не вернешься? Ради мамы?

— Ни за что. Я к нему не вернусь ни за что. Ни ради мамы, ни ради папы, ни ради кого другого.

Паше бы хотелось, чтобы ее слова звучали по-другому: «Мне нужен только ты». Но он был согласен и на такую формулировку.

— Что еще ты видел? — спросила Дарья.

Еще он видел, как Несветаева себя удовлетворяла. И был бы не прочь посмотреть на это в реале. Но… женщины так непредсказуемы. А счастье такое шаткое…

— А еще я видел как ты работаешь.

— И все?

— Как пьешь чай с сушками.

— Все?

— Как переодеваешься.

— Извращенец!

— Даша, а предыдущего нашего общего сексуального опыта тебе не хватило, чтобы прийти к этому выводу?

Дарья ткнула его острым локтем под ребро, и Паша рассмеялся.

Счастье — оно такое шаткое. Такое хрупкое.

Но такое… счастье.

Глава 23. Дарья

Даша проснулась утром от стона. Стонал Паша. Она испуганно подскочила:

— Что случилось?

— Ты мне руку отлежала, — заржал Поляков, жеребец неохолощенный.

Дарья обиженно ткнула его в плечо.

— Драчунья! — обозвал ее Пашка и, продолжая растирать руку, показал язык. — Или драчушка.

— А ты тогда «дрочушок», — ответила той же монетой Даша. — Как я могла отлежать тебе руку, если ты всегда свернувшись спишь?

— А вот. Как-то ты меня распрямила. Я в туалет, — он поднялся с кровати.

— Я без этой информации прямо погибла бы во цвете лет, — буркнула Несветаева.

— Этого я и боялся. — Поляков пошлепал прочь босыми ногами по полу.

Даша рухнула на кровать, уперлась взглядом в белоснежный потолок и задумалась. Сегодня все было не так как всегда. Ее не напрягала нагота, необходимость болтать, и за