— Я не могу рассказать, — саламандр отворачивается. Светлые волосы в свете солнечных лучей кажутся пылающей короной. Его голос — ровный, прохладный, спокойный, остужает и успокаивает против воли, — не потому, что не хочу. Потому, что иначе этого не произойдет. Ты не должна знать всё, что происходит. Иногда достаточно просто верить.

— Например, верить во что? Что людей в Айтваре перестанут унижать и пытаться убить? Что кайсару не всё равно, что творится в стране между разными расами? Что?..

Я захлебнулась словами и замолчала. Да, иногда даже боевые маленькие ящерицы нуждаются в поддержке. Но в этом мире…

На плечи легли чужие руки. Лиссуш скользнул мохнатой тушкой на колени.

— К сожалению, невозможно так скоро решить проблему нашей вражды с людьми, — голос мужчины звучал глухо, но его ладони продолжали поглаживать мои плечи, словно согревая, — мы живём дольше во много раз, для нас эта война была едва ли не вчера. И мы хорошо помним обиды. Те, кто оскорбил тебя, будут наказаны. Но пойми и ты — людям не стать равным драконам. Но не равняй всех людей — и себя.

— Я особенная? — не сдержала горечь.

И вздрогнула, услышав:

— Да. Пара — всегда особенная. Ты, как и все люди, ждёшь человеческого выражения чувств. Человеческой любви. Но, может, стоит и тебе посмотреть на нас без предубеждения? Между нами всё может быть иначе. Поверь мне. И это зависит не только от меня.

— Вы не он, — вдруг вырвалось суматошное. Туман. Скрип шестерёнок, сумбур мыслей, обрывков чувств, эмоций, воспоминаний, — вы ведь братья, вы похожи. Но который на самом деле?

Я стала косноязычной, как смущенный ребенок. Но он понял. И обнял со спины сильнее, перебирая разметавшиеся пряди огненных волос.

— Тебе не стоит об этом думать. Так ли важна оболочка? Или ты не знаешь — к кому из нас и что чувствуешь? — злой укол.

Уязвленное мужское самолюбие. Вот и чешуйчатый, и вроде бы взрослый — а всё равно обидчивый, как мальчишка.

— В том-то и дело, что знаю, — отвечаю спокойно — и накрываю его ладони своими, — но я не приемлю только одного — обмана. Можете водить за нос кого угодно. Я не дура и прекрасно понимаю, что если вы — тот, о ком я подумала, это государственная необходимость.

Значит, ты знаешь ответ…

Шепот на ухо, проникающий в душу. И сомнения, жалящие коброй.

Кто мы друг другу? Просто незнакомцы, связанные богом и судьбой? Те, кто призваны друг друга спасти? Есть вообще, что в его, что в моей жизни место чувствам?

Да и дворец — не то место, где я хотела бы жить. Опасно, слишком опасно. Я не верю в магию пар. Что будет, когда я надоем сиятельному саламандру?

— Много думаешь. И опять — зря, — фыркнул Орвер.

В дальнем конце покоев зазвенел колокольчик.

Краэнг — буду называть его так, сам же устроил маскарад — стремительно отстранился, мазнув пальцами по щеке, и вышел.

А я.

— Орвер, можешь меня перенести в. храм? — решение далось с трудом.

Пропущу ведь пары. Но сейчас об этом не было думать ни сил, ни возможности.

Да и судьба Майры волновала гораздо больше игр семейства Асайши.

— Ты уверена в этом? — усы "хорька" встопорщились.

Бусинки-глазки вылупились, коготки впились в плечо, куда он ловко забрался.

— Не была бы уверена — не спрашивала бы. Он ведь знал, что я приду?

Осмыслить, что странный незнакомец действительно является богом, до сих пор не получалось.

— Возможно, — уклончиво отозвался звереныш, смешно выгибаясь под моей рукой и издавая довольные урчащие звуки.

— Тогда не будем откладывать визит, — усмехнулась.

Оставаться здесь и сейчас наедине с саламандром — кем бы они ни был — не хотелось. И нет, клянусь несуществующим пока хвостом — это не бегство! Это стратегическое отступление.

— Вставай и держись, прогульщица несчастная, — проворчал паршивец.

Встать я успела. Сосредоточиться — нет.

И уже исчезая в странном серебристом водовороте вздрогнула от резкого выкрика:

— Найана, стой!

На скулах упустившего добычу дракона проступила чешуя, когти бессильно хватанули воздух, а я оказалась совершенно в другом месте.

Это был вовсе не знакомый темный закуток. Огромная зала, чьи своды терялись во тьме, как и стены.

Только малая часть была залита призрачным светом от изумительной красоты светильников, вмонтированных в стены.

Здесь не было алтарей. Не было ничего, кроме статуи, которая отсутствовала в главном храме столицы.

Высокий мужчина, облаченный в струящуюся темную одежду, напоминающую древнегреческую тогу, замер на постаменте во всем великолепии божественной ярости.

От искусности скульптора захватывало дух. Его лицо не было скрыто капюшоном. Не молодое и не старое — без возраста. Глубокие тёмные глаза, капельки чешуи на скулах, заострённые когти и бьющий по ногам хвост.

К привычному облику драконов он был ближе других богов. Волосы разметались по плечам тяжёлой каменной волной. В одной руке — узкий хищный клинок, в другой — словно парящее над ней пламя, искусно выделанное из темно-зеленого, чуть светящегося камня.

На плече бога сидела маленькая золотистая ящерка. Саламандра.

— Как красиво… — слова разнеслись эхом по залу, заставляя вздрогнуть.

— Рад, что тебе нравится, Найана, — глубокий, бархатный, чуть насмешливый голос возник прямо за спиной.

Я не успела отскочить в сторону, слишком быстро он появился. Только обернуться — и столкнуться взглядом. с темным непроницаемым капюшоном.

— Почему вы всегда в нём? В капюшоне? — вырвалось прежде, чем сообразила — возможно, о подобном не стоит спрашивать.

— Хочешь, чтобы снял? Ах эта молодость, — в голосе Шиоранеша прозвучала интонация, больше похожая на предвкушение.

— Интересно, причём здесь молодость?

— Только она так безрассудна, — и снова это тихое мурлыканье усыпляющего жертву зверя.

Капюшон упал с тихим шелестом. Плеснуло золото волос — даже на слабое сияние их было больно смотреть.

Те же усталые, совершенные, застывшие в безвременье черты лица. Красота, что бьёт прямо в сердце. И. я вздрогнула на миг, опустив глаза, как делает это человек, невольно стыдясь чужой слабости.

Его глаза. на них плотная золотая повязка. Не знаю, что было под ней, но.

Когтистая ладонь сжала плечо, щекоча когтем шею..

— Не вздумай меня жалеть.

Предупреждение.

— Мне нужно только одно, — между тонких бледных губ мелькнул раздвоенный язык. А по одежде его бегали ящерки.