заверить ее Берн со всей серьезностью. — Nous regrettons infiniment ce malentendu. Monsieur le caporal vous fera sesexcuses quand vous serez plus a meme d’accepter ses explications. Permettez, madame. Je suis vraiment desole[80].

Он вытолкал капрала за дверь, потом выволок из двора на улицу и, едва завернув за первый угол, взорвался хохотом.

— И об чем вся эта херня? — испуганно и в то же время раздраженно поинтересовался капрал. — Я, сука, захожу в дом и только, сука, успеваю сказать привет, как от нее, сука, прилетает такая пиздюлина… Да хватит ржать, а то, сука, тоже ухо тебе попорчу.

Немного придя в себя, Берн объяснил, что экономка поняла его так, что он имеет намерение переспать с ее госпожой.

— Что! Ты это имеешь в виду? Но почему? Ведь старой деве под шестьдесят!

Берн насвистел мотивчик Mademoiselle from Armentières[81] и оставил выводы на усмотрение капрала.

— Ну, гляди, — проговорил капрал Гринстрит с неожиданной злобой, — если скажешь, чего было, кому из этих козлов, я, сука…

— Да иди ты в жопу, — взорвался в ответ Берн. — Вот чего я действительно презираю, так это когда меня просят не говорить никому. Что, у меня мозгов меньше, чем у дитяти или старухи? Ты что, хочешь хорошо смотреться с консервной банкой, привязанной к хвосту? Пора нам двигать, однако. Сейчас деньги начнут выдавать.

— Вот бы мне Бог дал немножко говорить по-французски, — с завистью проговорил капрал.

— Дал бы тебе Бог не смешивать то немногое, что ты знаешь, с хинди, — ответил Берн.

В ожидании выплаты жалованья вся рота собралась на улице. Люди сбивались в группы, переходили из одной в другую, иногда группы сливались или внезапно полностью распадались, и люди, их составлявшие, перетекали в другие группы. Это движение было непрерывным, нетерпеливым и явно беспредметным. Капрал Гринстрит разыскал младшего капрала Имса и, получив с него взнос на общий котел, вручил Берну все восемьдесят франков. В это время двое солдат вытащили из дома стол и пару солдатских одеял. Стол установили на тротуаре параллельно улице и застелили одеялами. Один из солдат вернулся в дом и вытащил два стула, следом вышел сержант-квартирмейстер Джеймс и назначил все тех же двух солдат удостоверяющими. Сразу вслед за этим появился капитан Моллет, а с ним недавно прибывший младший офицер мистер Финч. Ему не было еще и двадцати, а он уже побывал в бою, служа в другом батальоне, и даже получил легкое ранение. Роте, собравшейся полукругом перед столом, была дана команда «смирно», сержант-квартирмейстер повернулся к капитану, отдал честь, принял ответное приветствие и скомандовал «вольно». Тут возникла небольшая пауза, и один из солдат-свидетелей принес еще стул, на этот раз для сержанта-квартирмейстера. Тот уселся по левую руку от капитана Моллета, и они принялись считать листки с записями и формировать их в пачки, в то время как люди стояли напротив, переминаясь с ноги на ногу и шепотом переговариваясь. Штаб-сержант, ранее отосланный в канцелярию, вернулся и отсалютовал капитану Моллету. Он был первым в очереди на получение жалованья. За ним шли сержант-квартирмейстер, сержант Галлион и сержант Тозер. Остальные шли в алфавитном порядке. Выкликивалось очередное имя, солдат выходил из строя, отдавал честь и получал приказ снять головной убор, чтобы офицеры видели, нуждается ли он в стрижке. Солдаты сильно возражали против коротких стрижек и стремились к компромиссу, соглашаясь стричься под машинку сзади и с боков, но оставлять побольше волос на макушке, как у Авессалома[82], и пряча их под фуражкой. При ранении в голову эти спутанные волосы склеивались запекшейся кровью и делали перевязку гораздо более трудной и отнимающей намного больше времени у докторов и санитаров, задерживая оказание помощи другим раненым. В конце концов была дана команда всем снять головные уборы, и если стрижка у солдата была неподходящая, ему только начисляли баллы, и потом были большие проблемы с получением реальных денег.

Берну всегда нравилось стричься покороче, и усов он не отращивал, чтобы не собирать в них кусочки моркови и прочих продуктов, составляющих всем давно надоевшее жаркое. Он считал противоречием, что Военный совет[83]заставляет людей отращивать волосы в одном месте и брить их в другом, как у французских пуделей, что он и высказал однажды, когда они обсуждали тему, сидя в палатке. Он сказал ребятам, что стоило бы заставить всех брить волосы вообще везде, если им не хочется открывать побольше детских садов для вошек. Они сочли совет непристойным.

— Да не будь ты придурком, — возразил Минтон. — Можешь себе представить человека, который спустит штаны раньше, чем получит зарплату!

— А командование как раз собирается нарядить нас в шотландские килты, — ответственно заявил Берн. Расположенность майора Блессингтона к полкам, одетым в килты, всех возмущала.

Фамилия Берна располагалась в начале списка, а голова была брита почти наголо, так что вскоре уже он освободился и немедленно отправился к хозяйке, чтобы пойти с ней за покупками. Она настаивала на его присутствии, чтобы он точно знал, что сколько стоит. После несуразного конфликта капрала Гринстрита с дом работницей Берна сильно волновала возможность возникновения некоторых непониманий с другой дамой, может, и более сговорчивой, но столь же мускулистой, с которой ему приходилось сейчас иметь дело. Однако стоило ему появиться в кухне, как он тут же понял, что ее отношение поменялось настолько, что она решила отправить с ним старшую из дочерей, объяснив, что у нее самой и так много других дел дома.

Дочка уже ждала, скромно одетая во все черное. Возможно, черный цвет был специально выбран, чтобы подчеркнуть цвет ее лица, хотя иногда казалось, что это просто мода, принятая среди взрослых барышень Франции. Она держала в руках большую корзину. Шляпы она не носила, и гладкие черные волосы были сзади подобраны наверх, открывая изящ ную впадинку на шее. Было что-то в этой шейке и маленькой головке и в том, как сидели маленькие ушки, аккурат вровень с волной блестящих волос, что-то, что заставило Берна невольно бросить на нее оценивающий взгляд. Было видно, что она знает об этом, поскольку постоянно проводила рукой по волосам, приглаживая и поправляя прическу, при этом в глазах ее возникал и тут же исчезал вопрос; так появляется и исчезает