Сиятельный синьор, коего я почитаю как родного брата. Из ваших писем мы с превеликой радостью узнали о счастливом и желанном рождении вашего сиятельного сына, и мы восприняли эту новость, как если бы речь шла о рождении нашего собственного ребенка. Поскольку мы питаем глубокое и братское благоволение к процветанию и счастью этого чада, мы охотно даем согласие стать ему крестным отцом и поручаем младенца тому из ваших советников, кого пожелает выбрать Ваша Светлость, держать у купели вместо нас.

Пусть Ваша Милость не сочтет неуместным, если мы попросим вас поздравить от нашего имени вашу сиятельную супругу, которая, смеем надеяться, рождением сына положит начало многочисленному потомству, призванному увековечить славу столь именитых родителей.

Чезаре Борджа Французский, герцог Валентинуа, главнокомандующий святой римской церкви6.

Тем не менее «кузен короля Франции» знает, что, как пишет Бальтазар Грасиан, «люди всегда стремятся к крайностям, будь то аплодисменты или проклятия», и что привлечь союзников или просто благожелателей можно, лишь демонстрируя силу. Для него наступило время поражать воображение и скрупулезно продумывать грандиозную мизансцену своего возвращения в Рим, которое должно превратиться в апофеоз, достойный триумфальных шествий полководцев Римской империи.

Поздним вечером в среду 26 февраля час Чезаре действительно пробил. Все кардиналы, их свиты, послы, городские судьи и муниципальные чиновники, служащие курии detectis capitibus (с обнаженными головами) ждут его у городских ворот. Лукреция, Гоффредо и Алонсо пересекают мост Мульвий и идут более семи километров за город ожидать его прибытия. Внезапно около одиннадцати часов в свете факелов появляется авангард процессии. Вслед за крытыми повозками появляются вестники — один в цветах Франции, другой с гербами Борджа. За ними следует тысяча человек в походной форме, далее — сотня оруженосцев личной гвардии герцога Валентинуа, на груди каждого нашиты серебряные буквы, составляющие имя их господина. За ними движется кавалерия. Наконец появляется Чезаре, одетый в простое платье из черного бархата, украшенное только цепью ордена Святого Михаила, напоминающего о его титуле французского принца. Пятьдесят дворян сопровождают его и замыкают шествие. У ворот Пополо Чезаре Борджа останавливается и обнажает голову перед прелатами.

Принц Скуиллаче и герцог Бишелье — протокол не позволяет Лукреции находиться рядом с братом и с супругом — становятся во главе процессии, которая входит на Корсо. Несмотря на поздний час, толпы римлян заполняют улицы. Кортеж с трудом продвигается вперед. В замке Святого Ангела, на башне, недавно выстроенной Александром VI, где развеваются его знамена, гарнизон отдает честь сыну папы залпом из двухсот пушек, грохот смешивается со звоном колоколов, а кавалькада тем временем выезжает на виа Алессандрина. Его Святейшество, в окружении кардиналов Хуана Борджа и Джулиано Чезарини, ожидает в своей лоджии приезда сына. В сопровождении брата и зятя триумфатор приближается и целует ноги Александру VI, который, забыв обо всех обычаях, в порыве чувств прижимает его к сердцу. Бурхард, к своему большому удивлению, слышит, что они говорят по-испански. Успех полный и блистательный. Народ, как и ораторы, живет одними лишь зрелищами. Уже начинают забываться мрачные слухи, ходившие после смерти герцога Гандийского.

На следующий день Чезаре Борджа, не желавший останавливаться ни перед чем, организовал торжества в честь своего триумфа, к великому возмущению паломников, прибывших отметить юбилейный год. Колесницы двинулись с площади Навоне на площадь Святого Петра, чтобы проехать перед папой. На первой представляли переход через Рубикон (по мотивам фрески, написанной Мантеньей в Мантуе), на последней актер изображал увенчанного лаврами Императора в окружении ликторов. Понтифик нашел зрелище столь прекрасным, что пожелал увидеть его еще раз. Его лихорадочное возбуждение не ускользнуло от взора Лукреции, чьи опасения подтвердились всего месяц спустя, когда папа вручил Чезаре золотую розу, провозгласив его гонфалоньером Церкви. Новоизбранный произнес тогда сакраментальную фразу: «Я, Чезаре Борджа Французский, клянусь оставаться верным подданным Святого римского престола, никогда не поднимать руку на вашу персону, пресвятой отец, и ни на кого после вас, чтобы убить вас или покалечить, и никогда не разглашать ваших тайн, даже если бы они были направлены против меня». Распространялось ли его уважение на тех членов семьи, что были связаны с арагонцами? Чезаре взял на себя труд напомнить им слова, произнесенные другим Цезарем вечером 10 января 49 года до н. э., прежде чем перейти Рубикон: «Если я не перейду эту реку, это замешательство обернется для меня горем, если я перейду ее — горе всему роду человеческому».

Лукреция знала, как дорого заплатил герцог Гандийский за то, что занимал первое место в сердце папы. С тех пор как у Александра VI больше не было любовницы, его дочь взяла на себя заботы о его здоровье и пеклась о нем. Сильный в былые времена характер понтифика слабел, как и его физические силы. Он был подвержен частым обморокам и страдал своего рода нервным расстройством, выражавшимся в резких переходах от слез к смеху, и эта смена настроения была выгодна для ее амбициозного брата.

Задетый тем, что сестра теперь была особенно любима отцом, и ревнуя ее к сыну Родриго, к мужу, ставшему досадной помехой его планам, к ее двору, полному друзей, поэтов и художников, к дружбе своего зятя с семьей Колонна, не скрывавших своих симпатий к арагонцам и настроенных против французов, — Чезаре решил положить всему этому конец. Ему оставалось найти повод, чтобы заронить сомнения в душу папы, указывая на то, как независимо ведет себя Алонсо.

Беатриче Арагонская дала ему такую возможность. Внебрачная дочь короля Ферранте и вдова Матеуша, короля Венгрии, тщеславная и жаждущая остаться королевой, вышла замуж за его преемника Ладислава, скрыв от него свое бесплодие. Вскоре новый монарх, обнаружив неладное, попросил Рим аннулировать брак, чему Неаполитанский и Испанский дворы, встав на сторону Беатриче, попытались помешать. Тщетно. Александр VI, подстрекаемый Чезаре, в апреле объявил о разводе. Тем самым он задел чувства супруга Лукреции, который в данном деле не мог не встать на сторону своей тетки и во весь голос заявил, что его тесть принял это решение под давлением своего сына с одной стороны и Людовика XII — с другой.

Смелый и прямодушный Алонсо в данных обстоятельствах показал, что никогда не будет послушным орудием в руках Борджа, даже если на него падет их немилость. Именно тогда в голове Чезаре начинает зарождаться мысль о том, как отделаться от зятя. Если бы он исчез, для Чезаре это было бы выгодно вдвойне: был бы устранен сторонник и агент неаполитанцев, а сестре можно было бы подыскать третьего супруга, более уживчивого и сговорчивого. Лукреция догадывалась об этих происках, однако хотела сохранить любовь отца.

Сумасбродства Санчи также не упрощали задачи, стоящей перед дочерью Александра VI. Враждебность принцессы по отношению к Валентинуа стала общеизвестной. Молодые бароны и кардиналы отныне пользовались ее милостями, доставшимися в наследство от бывшего кардинала Валенсии.

Тревога Лукреции, Алонсо и Санчи усилилась, когда они узнали, что Милан был отвоеван французами и что их враг Лодовико Моро бежал. Захваченный в плен и отправленный в Лош Людовиком XII, Моро вынужден был оставаться там вплоть до самой смерти в 1508 году. Успех позволил королю Франции оказать действенную поддержку Чезаре, а тот вскорости обнаружил, что благодаря юбилею казна Ватикана полна. Десятина на военные расходы, коей папа облагал весь христианский мир, дабы не позволить туркам захватить Пелопоннес, представляла для герцога Валентинуа весьма ценный козырь. Однако свойственная ему скрытность вынуждала его показать себя в самом выгодном свете. Так, во время боя быков, происходившего за базиликой Святого Петра, он в простом камзоле сошел на арену и короткой шпагой в пять приемов уложил пять быков насмерть, убив последнего одним ударом эспадрона выпадом и отрезав ему голову на глазах у беснующейся толпы. «Весь Рим восхищался этим подвигом», — сообщает Капелло, посол Венеции. Весь Рим, за исключением Лукреции, у которой это мрачное представление лишь усилило недомогание и тревогу. Теперь, когда Милан захвачен и руки у французского короля развязаны, не отправится ли он, как Карл VIII, завоевывать Неаполь и изгонять из него семью Алонсо?