Сразу же по приезде она просматривает прошения, выслушивает жалобы, велит создать за счет муниципалитета подразделение конной стражи, выполняющей охранные функции в области, и поручает Антонио дельи Умильоли да Гуальдо, секретарю хранителя городской печати Кристофоро Пиччино, рассматривать споры между частными лицами. Несколько декретов с ее подписью и пометкой «in arce Spoleti»[21] свидетельствуют о ее суровости. Она имела свою особенную манеру заставлять слушать и повиноваться. Ей даже удалось добиться от Сполето и Терни трехмесячного перемирия, чтобы можно было вести переговоры.

9 сентября Лукреция с изумлением видит из своего окна кавалькаду, украшенную цветами Арагонской династии. Немного позже под звук флейт, труб и тамбуринов Алонсо в сопровождении Пиньятелли, бывшего фаворита короля Ферранте, въезжает в город. Улыбка его супруги и ее первые слова полны нежности. Радость Лукреции передается ее приближенным: правительница уступает место влюбленной женщине. В этом великолепном замке, словно орлиное гнездо, вознесшемся над городом и плодородными равнинами Умбрии, орошаемыми Тибром и Клитуммом, они слышат стихи поэтов, которые со времен Вергилия часто посещали эти места, видят след похода Ганнибала, остатки культа античных богов, предаются воспоминаниям о Теодорихе и просто наслаждаются запахом тимьяна, который ветер приносит с холмов Монтелуко. Они не торопятся слиться друг с другом. Природа вокруг только усиливает их возбуждение, оно повсюду, в пейзаже и запахе листьев, укрывших землю.

Вдали от Ватикана они пытаются создать свой мир. Александр VI любит дочь, но тем не менее поддерживает теперь все честолюбивые замыслы Чезаре, который хочет выкроить себе королевство в Италии. Во Франции, благодаря женитьбе, ему оказывали, вероятно, большие почести, но также осыпали и насмешками. Парижские студенты сыграли сатирическую комедию, настолько его позорящую, что Людовику XII пришлось послать графа Линьи, чтобы он положил конец этому безобразию.

Теперь Чезаре Французский начинает понимать, что французский монарх не даст ему никакого владения, тем более нечего надеяться на родственников жены, обремененных многочисленным потомством. Испытывая горечь, он окончательно укрепляется в своем убеждении: он станет королем или исчезнет. «Aut Caesar aut nihil»[22] отныне станет его девизом, который он велит выгравировать на своей парадной шпаге.

С этих пор Александр VI без конца обманывает Лукрецию, усыпляя ее пустыми обещаниями. Пусть Алонсо сделает счастливой свою жену, а в остальном он должен подчиниться воле папы. Чтобы привязать к себе зятя, он 4 сентября издает буллу, согласно которой супружеской паре передаются город Непи и подчиненные ему территории. Этот укрепленный город действительно принадлежит Церкви. Кардинал Асканио Сфорца, провозглашенный его регентом, в 1495 году передал его Святому престолу, и поэтому понтифик смог 25 сентября принять герцога и герцогиню Бишелье в Непи, словно в его политике все было по-прежнему. Казалось бы, ничто теперь не препятствует возвращению его зятя в Санта-Мария-ин-Портику. Так что шесть дней спустя, когда он возвращается в Ватикан, он даже не утруждается предупредить дочь и зятя о прибытии Людовика XII и Чезаре в Милан: эти двое вскоре въедут в город, оставленный Лодовико Моро, который скрылся в Тироле.

Многие государи, такие, как Франческо Мантуанский и Эркуле Феррарский, которые в один прекрасный день стали родственниками Лукреции, приняли сторону победителей, надеясь таким образом спасти свои государства от гибельного иноземного нашествия. В Неаполе капитуляция Милана погрузила Федерико в необычайную тревогу. Он дошел до того, что обещал папе призвать на помощь турок, если тот не защитит его от французов. На что последний ответил цветисто и уклончиво, стараясь скрыть свою связь с Людовиком XII. Север он обнадеживал, а юг обманывал несбыточными мечтами. Лукреция, Альфонсо и Гоффредо возвратились в Рим 14 октября и попали в атмосферу двусмысленности, достойную византийского двора. Александр VI отправил им навстречу придворных мимов, жонглеров и шутов. Супруги вновь переступили порог Санта-Мария-ин-Портику, полные дурных предчувствий, которые мгновенно развеялись благодаря отеческой заботе папы и возвращению Санчи.

В ночь с 31 октября на 1 ноября Лукреция родила мальчика, которого назовут Родриго в честь деда. Искренняя радость Александра VI была столь велика, что он в ту же ночь официально известил всех послов.

11 ноября, в день крестин, зал аудиенций во дворце Санта-Мария-ин-Портику был затянут тканями, цвета которых точно соответствовали цветам Арагонской династии и семьи Борджа; покои были убраны с роскошью, достойной удовлетворить самые притязательные вкусы святого отца. «Когда находишься в этих великолепных гостиных, — писал Бурхард, — кажется, что ты в раю». Лукреция, еще слишком слабая, чтобы встать с постели, возлежала на своей кровати, опираясь на две подушки из красного атласа, расшитого золотом, так что ее светлая головка казалась букетом из колосьев на маковом поле.

Крестины должны были проходить в Сикстинской капелле, украшенной 24 портретами первых пап, которых обессмертил Боттичелли, а также фресками Перуджино, Пинтуриккьо, Синьорелли и Гирландайо.

Сильный запах мира, ладана и корицы плавал в воздухе, а хор Сикстинской капеллы пел, восхваляя Родриго «Las cantigas» Альфонсо Мудрого4. Шестнадцать кардиналов, в том числе Оливио Карафа, возглавили процессию. Послы Франции, Англии, Венеции, Неаполя, Савойи, Флорентийской республики и Сиены, служащие дворца и ватиканские гвардейцы заняли места, отведенные им по протоколу.

Хуан Сервильон, доблестный испанский капитан, друг Алонсо, нес под балдахином новорожденного, завернутого в неаполитанский шарф. По правую руку от него шел правитель Рима, по левую — посол императора Максимилиана Австрийского, короля римлян. Дойдя до порога капеллы, Сервильон передал Родриго на руки Франческо Борджа, архиепископу Козенцы, а тот направился к большой золоченой чаше («Золота на ней осталось совсем мало», — отмечает Бурхард, обнаруживший также дыру в алтарном покрове), помещенной между могилой Сикста IV и алтарем. Кардинал Карафа в сопровождении двух крестных — киприота Лодовико Подокатеро, епископа Капаччо, и Джамбаттиста Феррари, епископа Модены, погрузили в воду младенца. После церемонии Паоло Орсини взял символический шарф, обернул им ребенка и передал его матери. Так Александр VI продемонстрировал свое дружеское отношение к этому влиятельному семейству. Однако плач ребенка, испуганного громом барабанов, показался присутствующим дурным предзнаменованием.

После крестин Лукреция приняла у себя сорок дам из благородных семей, пришедших с поздравлениями и подарками. Эдикт Сикста IV запрещал дарить по случаю таинства крещения мирские ценности, такие, как золотая посуда или украшения, однако никто больше не придерживался этого запрета, и кардиналы преподнесли молодой матери две серебряные бонбоньерки, каждая из которых содержала вместо драже по 1200 дукатов. В последующие дни в комнате роженицы всегда были посетители. Лукреция должна была постоянно улыбаться, отвечать на вопросы и блистать остроумием под одобрительными взглядами своего отца, с удовольствием демонстрировавшего свою любовь к новому Борджа.