Хозяин дома негромко звякнул колокольчиком, и тут же возник лакей, держа в левой руке зажженную свечу, с поклоном подал ее старшему Бестужеву и молча удалился.

— Как тебе удается их в страхе держать? — удивился Михаил Петрович, прикуривая от свечи. — А у меня что ни лакей, то пьяница или бабник, не доорешься иной раз….

— Каков господин, таков и слуга, — улыбнулся глазами Алексей Петрович, — али не знал?

— Но–но, ты мне это брось, не озорничай. Жалею пороть их, вот и творят, что в голову взбредет.

— И я не порю, а сразу в рекруты — и весь сказ.

— Как Андрей твой? — поинтересовался старший Бестужев.

— Лучше не спрашивай. Все то же, толку никакого. Его вот в рекруты не сдашь, сорт не тот. Тебе ладно бездетному жить, а мне… Как старшего схоронил, то думал Андрюшка первым помощником станет, да все без пользы. Денег который год ему на руки не даю.

— И об этом слышал, — обмолвился Михаил Петрович со вздохом. — Не та нынче молодежь пошла.

— Не говори. Размазня! Погляжу еще малость, да и в монастырь направлю. Пущай до конца дней в волосянице походит, с кваса на хлеб перебиваясь.

— Не трави душу, не поможет. Давай–ка о делах потолкуем. Есть у меня задумка одна, как императрице глаза на Фридриха и его проказы открыть. Рассказать?

— Конечно, — оживился Алексей Петрович, — почему сразу с этого не начал? Говори, рассказывай…

— Да особо не о чем и говорить. Мыслишка одна у меня вертится, а как к ней ноги приделать, и не знаю. Семейство все еще там, в Холмогорах, неопределенно взмахнул он рукой.

— Что это ты про них вспомнил? — моментально насторожился Бестужев–младший. — Лучше из головы выкинь, забудь о семействе том, а то и до греха недалече.

— Царевич верно уже в возраст вошел, — не слушая брата, продолжал Михаил Петрович, — а слышал я, будто Фридрих им, ох, как интересуется.

— Надо думать, — прошелся по комнате граф Алексей Петрович и, бесшумно приоткрыв дверь, глянул в коридор, но там никого не было.

— Не доверяешь слугам? — проводил его взглядом Михаил Петрович.

— А ты, можно подумать, кому–то доверяешь? Особенно, когда речь о собственной голове идет. Доверяй, да проверяй.

— Правильно делаешь, дело нешуточное. Слыхал я от верного человека, будто король желал бы при своем дворе нашего высокого узника держать. Понимаешь, о чем я?

— Как не понять, не совсем пока ум потерял. Не по зубам ему этот кусок окажется. От Петербурга до Холмогор курьер туда и обратно почти за две недели оборачивается. А из Пруссии? Глупости это все.

— Может, и глупости, но только мог бы и ты, братец, свой интерес в этом щекотливом деле поиметь.

— Это как? — глаза Бестужева–младшего неожиданно зажглись, и он подошел вплотную к старшему брату, ухватил его за пуговицу на кафтане, потянул к себе, прошептал с придыханием. — Знаешь ли ты, что я тебя по долгу службы должен сейчас к Алексашке Шувалову в Тайную канцелярию отправить? Не мальчик, поди, должен понимать, о чем речь ведешь.

— Да послушай ты! Знаю, о чем говорю. Фридрих — мужик упрямый: чего задумает, то обязательно исполнит. Будет руки тянуть к Ивану Антоновичу пренепременно…

— Отрубим те ручонки, с корнем отрубим, — жестко произнес Алексей Петрович, выпуская из пальцев пуговицу на кафтане у брата и отходя в сторону.

— Ишь, Аника–воин, раздухарился! Ты мне дашь до конца договорить, а то ведь пойду, мое дело сторона, я тут никаких выгод иметь не буду.

Алексей Петрович понял, что перегнул палку, и, достав из–за обшлага платок, промокнул покрывшийся испариной лоб, прошел к любимому креслу и сел в него, пожевал нижнюю губу, что–то обдумывая, глянул на брата, который терпеливо ждал и, успокоившись, проговорил:

— Давай, сказывай, какую каверзу задумал. Перебивать более не стану.

— Давно бы так, а то: "Тайная канцелярия", "руки под корень". Тебе бы не канцлером служить, а в сыск податься…

— Сам знаю, где служить, — не выдержал младший Бестужев, вновь перебивая брата, — ты о деле сказывай.

— Хорошо, давай о деле. Слушай. Думаю я про Фридриха, и по всем статьям выходит, что будет он своего человека в Холмогоры засылать, чтоб узнать, что да к чему, подходы нащупать. А потом, как все вызнает, то может и экспедицию на захват царевича направить. Ты представляешь, что тогда твориться в Европе начнет, когда законный наследник российского престола в приживалках у прусского короля окажется?! Такой тарарам поднимется, чертям плохо станет, вся Европа закачается, и все, что мы с тобой столько лет создавали, склеивали, мигом развалится.

— Чего предлагаешь? — вновь поторопил его Алексей Петрович. — Что будет, когда царевича выкрадут, то я и сам сообразить могу. Давно уж императрице толкую, что надо его поближе к столице перевести, в Петропавловскую или иную крепость, чтоб завсегда под рукой иметь. Надобно еще разок с ней поговорить о том.

— Не спеши, не спеши, дай доскажу, — остановил его Бестужев–старший. В том моя задумка и заключается, что под Холмогорами чужого человека легче словить, нежели он в Петербурге крутиться будет. То нам с тобой как раз и на руку. Но мало того, надо бы Фридриху такую приманку подсунуть, чтоб заглотил он ее и не заметил, как веревочка к нам в руки прямиком тянется. Дошло теперь?

— Пока нет, — мигнув, честно признался Алексей Петрович и опять полез в табакерку, раздувая ноздри.

— Человек нужен шустрый, чтоб король поверил ему. Мне думается, что будет он искать для этих целей кого из наших, из русских…

— Так, так, так… — до Алексея Петровича начал доходить замысел брата, и он громко чихнул, вытер покрасневший нос и выкинул вперед указательный палец, — а ведь ты прав, корова тебя забодай. Сто раз прав! Как же я сам до того не додумался?! Ну, Мишка, ну, бестия! Научился–таки всяким штучкам заграничным, молодец.

Михаил Петрович чуть улыбнулся на похвалу и, вновь набив свою трубку, взялся за горящую свечу, и, пустив к высокому потолку облачко дыма, начал рассуждать вслух:

— Ко всякому человеку король не обратится. Дворяне или наш брат, из дипломатов, отпадают сразу. Солдаты, черный люд тоже. Тут нужен человек неглупый и изворотливый, с хитринкой. Можно кого из купцов, но все они в подобных делах ни уха, ни рыла не понимают, проболтаться могут, да и кишка тонка у них, трусоваты. Офицер не всякий на нарушение присяги согласится…

— За хороший куш могут и мать родную заложить, — не преминул вставить свое слово Алексей Петрович, — всяких видел.

— А нам с тобой зачем такие люди? Коль ты его купил, то значит, и король перекупить сможет. Об этом подумай. Нет, особый человек нужен. Такого сорта как… — он пощелкал пальцами.

— Из разбойников, — подсказал Алексей Петрович.

— Вроде того, но душегуб — он только все дело испортить может.