В силу все тех же верховных инструкций заключенного следовало называть не иначе, как Григорием. Майор недоумевал, откуда взялось именно это имя, но инструкции выполнял, чем постоянно вызывал гнев царевича.

Обед для них готовили в солдатской кухне, а затем приносили и оставляли в сенях, откуда его и забирала майорская жена Марта. Она же накрывала на стол и приглашала мужа вместе с узником обедать.

… Иван Антонович первым вошел в обеденную комнату и перекрестился на икону Спасителя, сел на специально сделанный для него стул с высокой спинкой, терпеливо ждал, когда Марта принесет тазик и кувшин для мытья рук. На первое был обычный суп с бараниной, и царевич нетерпеливо втянул ноздрями воздух, ожидая прихода майора Миллера.

— Сегодня ты будешь первым мою еду пробовать, — приказал он майору, когда тот, замешкавшись в соседней комнате, торопливо подошел к столу. — Ну, я жду…

— Могу пробовать, сколько угодно, — Миллер зачерпнул суп большой серебряной ложкой и поднес ко рту, подул, проглотил. — Вкусный, и никакой отравы, ешь, Григорий.

— Не смей называть меня этим именем! Слышишь, ты, дурак?!

— Хорошо, никак не буду называть, — примирительно согласился майор, продолжая жадно и торопливо отхлебывать суп.

— Зови меня Ваше Величество. Понял? Сколько раз можно приказывать.

— И кто тебе такую глупость только сказал? Сам ты дурачок, а туда же… — не успел Миллер закончить фразу, как в него полетела пустая глиняная кружка, но, на счастье, мимо. Он вскочил, едва не опрокинув тарелку, и зашипел на Ивана Антоновича. — Ты, выродок, исчадье ада, оболтус царя небесного, да я тебя… — но тут же резко отпрыгнул от стола, потому что царевич схватил в руки тарелку с горячим супом и намеревался запустить ею в обидчика.

— Ой, опять ссоритесь, — заговорила елейным голоском вернувшаяся из прихожей Марта, — ну, чего не поделили? — Она ласково погладила юношу по курчавой голове и нежно поцеловала в затылок. — Остынь, мой хороший.

— Вот скоро за мной придут и увезут в столицу. Я стану настоящим императором и прикажу отрубить тебе голову, — царевич ткнул рукой в сторону майора. — Слышишь? Слышишь?! — и, не в силах сдержать слез, горько заплакал, прижавшись лбом к переднику Марты.

— Поплачь, поплачь, миленький, — зашептала она, — легче станет.

— Поесть спокойно не дадите, — заворчал майор, усаживаясь на место. Будешь себя и дальше так вести, то одного кормить стану.

— Лучше совсем одному жить, чем с такой свиньей, как ты, — выкрикнул Иван Антонович, оторвавшись от своей защитницы.

— Хватит вам, хватит, кушать давайте, — Марта легонько погладила его по голове, повернула царевича к столу, — не обращай на него внимания. Ты ведь знаешь, кто ты, и ладно…

— Эй, поосторожнее, — выкрикнул майор, взмахнув ложкой, — а то, не ровен час, услышит кто.

— Да кто услышит? Дверь закрыта на крюк, никто не сунется. А если и услышат, тогда что?

— В Сибирь сошлют, язык отрежут, — нахмурился Миллер.

— Может, оно и к лучшему, без языка жить, а то сил моих нет выносить, что вы тут с ним делаете. Я бы сейчас и в Сибирь согласилась ехать, чем взаперти жить вот так.

— Через год — другой сменят, чин повысят вне срока, — с полным ртом проговорил Миллер.

На этом разговор закончился, и после обеда, помолившись на икону, Иван Антонович отправился в свою спальню, куда немедленно явился и его страж, блаженно почесывая заметно выросший от безделья животик.

— Может, в картишки сыграем, а? — просительно обратился он. Обычно, когда Иван Антонович пребывал в хорошем расположении духа, они после обеда около часа играли в карты.

— Если будешь называть, как положено, то стану играть, — заявил царевич.

— Ой, да будь по–твоему, — запыхтел Миллер, — только никому не говори о том. Хорошо?

— Может, и не скажу, а может… Я все–таки император и должен сам решать, а не слушать всех и всякого.

— Вот и поговори с тобой, — Миллер в сердцах притопнул ногой и повернулся, собираясь уйти, но представил, что и в столовой ему делать совершенно нечего, читать же он был небольшой охотник, а Марта… Марта который день сердилась на него без видимой причины. — Будь по–твоему, повторил он, поворачиваясь. — Как тебя называть?

— Сам знаешь, — ответил Иван Антонович и прищурил глаза.

— Хорошо, ваше величество.

— Давно бы так, — улыбнулся тот, и майора поразило, сколь царственна была его улыбка, — неси карты, но, чур, я раздаю…

Когда Иван проснулся, солнце уже светило вовсю, и от костра слышалось равномерное побрякивание ложек, негромкий разговор.

— А, проснулся, купецкий сын, — приветствовал его Харитон Зацепа, — их благородие велели не будить тебя, мол, комары всю ночь спать не давали. Выспался? Ну, садись к столу, потрапезничай с нами.

— Сейчас, — невыразительно отозвался Иван и направился к речке сполоснуться после сна. — А где сам поручик? — спросил, вернувшись к костру.

— Поехали в степь размяться.

— Один?!

— Зачем один, денщики при нем. Да я не велел ему далеко уезжать, а то наскочат косоглазые… — отозвался хмурый урядник, поглядывая за речку, куда, должно быть, уехал поручик Кураев.

В это время в степи послышался отдаленный конский топот. Казаки вскочили на ноги, потянулись к оружию. Вдали возникла черная точка, которая постепенно увеличивалась, и вскоре стали видны трое всадников, скачущих в их сторону.

— Наши, — вздохнул кто–то из казаков, — кажись, аманата везут.

— Я же говорил, что они завсегда слетаются, как мухи на мед, вокруг наших стоянок кружат, видать, изловили одного, — радостно улыбнулся урядник, если разговорится, то, считай, полдела сделано.

И в самом деле, меж двух казаков скакал на лохматой низкорослой лошадке прикрученный к собственному седлу коренастый, средних лет степняк, с почти коричневым лицом, в полосатом засаленном халате и мохнатой лисьей шапке, которая чудом пока не свалилась с него. Подъехав к костру, всадники спешились, стянули пленного.

— Вот, — кивнул в его сторону один из станичников, — накрыли сегодня уже под утро, а второго упустили.

— Всю ночь не спали, караулили, — торопливо затараторил другой, — коней в камышах укрыли и сами под бережком лежали, боялись шевельнуться, комары в усмерть заели…

И в самом деле, лица у обоих казаков были покрыты красноватыми точками комариных укусов, а веки на глазах набрякли после бессонной ночи.

— Молодец, Степан, молодец, — похвалил его урядник, — зачтется вам, как в крепость вернемся.

— Зачтется, зачтется, — недовольно пробасил второй, — дома уж полгода как не был. Скажешь начальству, чтоб отпустили…