— Да больно нужно, мне и в кухне тепло было.

— Кто я такой, чтобы с княжичем спорить?

И в самом деле, кто они такие? Только гости в этом доме. Или слуги, пока Марика статуса своего не поняла. Молча пошла следом за юношей, неся в руках кафтан, по узкому коридору мимо Ольговой спальни. И в самом деле, комнатка была крошечной. Только постель там да сундук рядом и помещались, но оконце было под потолком, ниша для масляного светильника, полка деревянная на стене да печная каменная труба, что закуток этот согревала. Понравилось ей. Для одной немолодой ведьмы — даже слишком роскошно. Отрок давно сбежал, а Марика трогала теплую каменную трубу, открывала и закрывала сундук, куда уже были сложены ее вещи, которые она так и не забрала из этого дома (рубашки нательные, чулки шерстяные, пара валенок и два новых платка), зарывалась пальцами в шкуру на постели и кусала губы, чтобы ненароком не разреветься. О ней снова позаботились. О никчемной старой уродливой ведьме.

Каким невероятным чудом Ольг сумел разлядеть в ней что-то настоящее? Да даже будь она молода, разве пара лесная ведьма для княжича? Неужели и в самом деле любит? Да за что же ее, глупую, любить? Вон Катька очень красива. Да, строптивая и гордая, но княгине такой и положено быть. Только Бурый в ее сторону и не смотрит даже, а Марику он готов был целовать даже и уродливой старухой. И за что ей это?

А из коридора вдруг раздался голос, и голос знакомый. Недобрый очень, суровый. Ах да, тут ведь рядом Ольгова спальня!

Марика тихонько приоткрыла дверь, прислушиваясь:

— Вы здесь служите, а не просто живете, — ворвался в комнату упрек. — Слу-жи-те. А значит, без приказа никуда лезть не должны, ясно тебе, Сельва? Ты зачем к берице сунулась, чужачка? Бергородца не каждого зверь примет, а уж кохтэ и подавно порвать может! На лицо мое посмотри, видишь? Нравится? Хочешь такие же? Нет? Твое дело — охранять Варвару да учить ее верхом ездить, а не лезть в дела княжеские, ясно тебе?

Ясно было даже Марике, она улыбнулась невольно. Хорош Бурый, наконец-то в своем доме порядок наводить взялся. Таким он Марике еще больше люб был.

— А ты, Никита Симеонович, много воли себе взял. Я кому сказал, за каждую монету отчет держать будешь? Тебе? Так вот и держи. Писать не умеешь — не мои заботы, учись. Это не так уж и сложно. Катерина твоя умеет, а ты что же, лентяй и дурень? И вот еще, узнаю, что ты кого-то в дом принял или выгнал кого, со мной не согласовав, бить буду. Плетьми и на конюшне, за самоуправство.

— Так не было ж тебя, Ольг Андриевич, — жалобно проблеял Никитка. — А слуги нужны были.

— Повариху оставляй, отроков двух, рыжего Ивана и еще этого, с ушами. Остальных двоих в шею гони. Один к девкам пристает, а другой масло со светильников сливал, я глазами своими видел. Вор — он и в малом вор, и в большом. И девок всех взашей. Та, которая Маланья, в моих вещах копалась и глазки мне строит, не потерплю. Да и остальные такие же. Я как Матвей Всеславович, лучше сам сирот возьму, что не за деньги меня любить будут, а из благодарности.

— А Катька? — потерянно спросил Никита.

— А что Катька? Катька хоть и дура, но своя давно. Пусть остается, конечно. Толку от нее нет, так и вреда немного…

Марика усмехнулась. Вот, значит, как, Ольг Андриевич. Не нравится вам, что бабы на вас смотрят… Забавно.

22-2

Судя по шагам, и Никитка, и Сельва ушли, даже убежали.Видимо, Ольг умел быть убедительным, когда этого хотел. Марика осторожно выглянула в коридор, убедилась, что никого нет, и подкралась к княжеской спальне. Очень ей хотелось хоть одним глазком посмотреть, чем Ольг занимается. Ей казалось, что она была тише мыши, даже юбка не шуршала и ни одна половица не скрипнула. А только не успела она к двери приоткрытой приблизиться, как ее подхватили сильные руки и в опочивальню затащили. Дверь же за спиною захлопнулась и скрежетнула засовом.

Ведьма только пискнула коротко от неожиданности.

— Подслушивала? — мурлыкнул Ольг ей в ухо. Невольно Марика задрожала от такой близости. — Любопытная!

— Поговорить шла, — не созналась женщина.

— О чем?

— О колдовстве.

От неожиданности княжич выпустил ведьму из крепких объятий. Та отступила на шаг, поправляя одежду и втайне сожалея. Ей нравилось быть так близко к нему.

— Что опять стряслось?

— Ты знаешь, что в Бергороде есть колдунья? Черная, судя по всему?

— Откуда? Никогда подобными глупостями не интересовался. До недавних пор — и не верил. Думал, что добрый меч и славный лук любого проклятья сильнее.

— А вот есть. Ты странного в своем доме не замечал?

— Нет.

— А послушай, болезнь, тебя едва не сгубившая, откуда взялась?

— Женщина, я от тебя по лесу по стылой земле босиком убегал, что тот ушан. И с голой грудью. В одних портках, помнится. Немудрено и простыть было.

— Ну да, — Марика взволнованно заходила по комнате, терзая пальцы. — Может, и так. А в вещах своих лишнего не находил? Иголок там, платков чужих?

— Нет вроде, а что?

— Катерина тебя приворожить хочет. Ну что ты ржешь как конь, я же серьезно!

Но Ольг хохотал до слез. Останавливался, смотрел на сердитую Марику и снова смеялся. Все же не слишком-то он и умный, этот потомок Бурых!

— Послушай, я на Катерину не взгляну, даже если она одна в целом мире из баб останется, — наконец, выдавил из себя Ольг. И едва только Марика собралась возмутиться, добавил: — Она же дура! Как есть, упрямая и вздорная дура.

— Красивая.

— Очень красивая. Но дура.

— А тебе непременно умную подавай?

— Да никто мне, кроме тебя, уже не нужен, милая. Ни Катьки, ни Машки, ни Златы всякие. Только ты, ведьма. Что толку меня привораживать, когда я и так уже тобою околдован?

И снова ее к груди прижал. Ах, как его не любить?

— Я к колдунье вечером пойду.

— Зачем?

— Спросить про проклятье.

— Я знаю, как его снять. Нам нужно