— Ну еще бы, — усмехнулась Шока. — Конечно, не помнишь. Ты уже юношей был, когда удалился в монастырь с концами. А я тогда в услужении у твоей матушки состояла, совсем соплюха, еще от Сердца не кровила, куда уж тебе было на меня смотреть да запоминать.

— Ты мне тут апокрифы не проповедуй. — Я погрозил княгине пальцем. — Церковь их не одобряет, а я лицо духовное.

Среди многочисленных и разнообразных писаний о деяниях Троих Святых есть и такой малоизвестный свиток, как «Слово Нургиты Благословенной», где утверждается, что Святое Сердце был не братом Солнца, а сестрой, чем привязка менструального цикла к фазам розовой луны и объясняется.

— Ну простите, ваше святейшее высочество, это я от женского недомыслия. Волос долог — ум короток, так ведь вроде в народе говорят?

Ехидная, однако, старушенция. Не попади братниными стараниями Лисапет в обитель да (свят-свят-свят!) женись на ней, никому бы мало не показалось. Каген, похоже, страну от потенциальной катастрофы спас.

— От длины волос ум не зависит. — Я перекинул свою косу через плечо. — Ты, почтенная, так нас во дворе держать и станешь?

В общем, через пару часиков, вымытый в бане, отдохнувший и расслабленный, я заселился в спешно подготовленные роскошные апартаменты. Зачем мне столько комнат одному, этого я, положим, не понимаю — статус демонстрировать разве что, — зато мягкие перины и разные там подушечки на креслах очень даже одобряю.

За то время что я мылся с замковой кухни ко мне успели перебазировать и корзину с недавно окотившейся кошкой — надо было видеть глаза хозяйки, когда я изложил такую просьбу.

Князя Мышкина, перед тем как идти с князьями на водные процедуры, я подселил к мохнатому выводку лично — фиг ее знает, эту кошку, не задушит ли чужого. Нет, не пыталась — у этих животных вообще материнский инстинкт сильно развит, — хотя и удивилась «подарочку», конечно, но титьку предоставила безропотно и начала вылизывать. Так что мы с котом оба теперь чистые, белые и нарядные. Ну, во всяком случае, я точно нарядный — сподобился переодеться в «штатское», то, что князья с собой еще в монастырь приперли, а дорожную и парадную сутаны в стирку сдал. А Мышкин — белый, как ему и положено, и снова мокрый. Спит, сытый да счастливый, покуда я перед зеркалом из полированной бронзы прихорашиваюсь.

А ничего так, надо признаться, сохранился Лисапет. Подтянутый, поджарый, даже морщины слегка разгладились — от хорошего питания, не иначе. Морда породистая, и одежка ему эта очень даже идет.

Единственное, что кинжал на пояс я не стал вешать. Дедушка старенький, безобидный, и все это должны увидать.

— Всем ли ты доволен, царевич? — Все же беспардонная баба эта княгиня, вломилась без стука и приглашения. — Все ли хорошо?

— Благодарю, достойная Шока. Гостеприимство твое выше всяких похвал, — ответил я.

Ну и чего приперлась? Иди обещанный пир в честь дорогих гостей подготавливай.

Верховная теща Баратиана прошествовала к креслу, уселась грациозно, подперла щеку кулаком, облокотившись на столик с кошачьей корзинкой, и вздохнула.

— Ох и постарел же ты, батюшка. А какой был красавец в молодости! Я, дуреха, когда ты не вернулся с богомолья, повыплакала себе все глаза.

Ну здрасте-пожалуйста, эта престарелая красотка третьей свежести мне в чувствах признаться решила, что ли? И как реагировать на такое вот?

— Ну ты еще скажи, что все эти годы моего возвращения ждала, княгиня.

— Да нет, какое там, — захихикала та. — У меня благополучно сложилось все. И замуж вышла за любимого человека, и дочку, ту, что родила мужу, когда и неприлично это уже вроде, хорошо пристроила. Сын вот только наш с Эулом до этого не дожил, погиб на войне…

Она вздохнула тяжко, застарелая печаль тенью скользнула по ее лицу, но уже через секунду Юльчанская взяла себя в руки.

— А ты, я гляжу, несмотря на монашество, тоже наследником обзавелся?

— Котом, что ли? — затупил я.

Нет, ну про коня в Римском сенате я слыхал, а вот чтобы коты государственные должности занимали… В США разве что — есть у них четверолапые мэры.

— Ну и котом — тоже. — Она снова захихикала. — Скажешь, что тот паренек со спатычем, который у тебя за спиной ошивался и зыркал по сторонам, за рукоять ножа держась, не твой?

Булатный спатыч Тумил с призовых денег честь по чести выкупил и таскал его теперь на бедре — ну совсем как взрослый. Блистательные, что характерно, к этому оружию относились не как к переросшей зубочистке, а со всем уважением — у них оно, оказывается, прекрасно известно под названием «дырявец» и считается панацеей против врагов в кольчугах, а не панцирях.

— Нет, не мой. Тумил, сын Камила из Старой Башни. Это уже почти в Самватине, я там и не бывал никогда. Послушник это мой. Был. Теперь вот стремянный. Хотя подозреваю, что он себя считает еще и телохранителем.

— Можно понять, коли так, — кивнула Шока. — Случись с тобой чего, у него все радужные перспективы пойдут прахом. Да, а я-то, дура старая, уже отравить его хотела…

Ну ничего себе, какая милая непосредственность!

— А, собственно, зачем? — осторожно поинтересовался я.

— Ну сам подумай, — вздохнула княгиня Юльчанская. — Вот прибудешь ты в Аарту, станешь царем… Неужто ты трон завешаешь законному сыну Тыкави, а не своему бастарду?

— Сложный вопрос, — честно ответил я. — И от того, сколько я еще протяну, зависит, и от того, насколько прочно буду сидеть на троне, да и от личности моего гипотетического отпрыска — тоже. А тебе-то, княгиня, что с того?

— А то, что мой малахольный зятек в жизни незаконнорожденного не поддержит, — вздохнула она. — Сына я уже похоронила, мужа — тоже, так хочется, чтобы хоть внуки пожили подольше. А случись после твоей кончины — живи ты тысячу лет, царевич! — замятня…

— Этого лучше не надо, — кивнул я. — И так стоим на грани, а тут еще у соседей не пойми что творится. Нет, усобица Ашшории в ближайшие четверть века строго противопоказана.

— Да-а-а… — протянула всебаратианская теща. — Меняются люди с годами. Не все, конечно, — иные как в младости были коровьей лепешкой, так и до старости ей остаются, только подсохшей. Не увидела бы я, что ты котенка слепого выкармливаешь, так и в то, что паренька просто так решил облагодетельствовать, не поверила бы. Ты стал мудр, а в юности, помню, был редкий засранец. Монастырская жизнь сделала тебя…

— Мудрой коровьей лепешкой, — фыркнул я. — Откровенность твою, разумеется, я оценил. Но лучше б ты, конечно, промолчала.

— Лучше? — грустно улыбнулась она и пожала плечами. — Может, и лучше. Только стара я уже, мне-то твоих милостей не надо, а Лексик, появись ты только в Аарте, и так тебе сразу присягнет со всей своей дружиной.

— И ты решила выяснить, стоит ли меня из замка вообще живым выпускать? — Я откинулся на спинку кресла и с интересом поглядел на Шоку. — Пока зятек не встал на сторону… — Я пощелкал пальцами, подбирая слова. — На сторону царя, который и сам дерьмо, и после смерти всем захочет подгадить?