Все немедленно прекратили тренировку и бросились к носу. Я тоже поднялся и пригляделся к водной глади.

Действительно, прямо по курсу наблюдался небольшой челн, отчаянно выгребающий против течения нам навстречу. Человек на веслах сидел один, по одежде так особо и не скажешь из каких — не совсем голытьба, подробнее не разглядеть. Оглядывается время от времени, кричит чего-то, но ветер слова уносит.

— Капитан, примите этого человека на борт, — распорядился я, убирая Мышкина в его коробчонку.

Кот возмущенно цеплялся коготками за одежку, не желая вновь оказаться под крышкой, но его восстание было мной проигнорировано.

— Тебя посодют, а ты не мурлычь, — пробормотал я, закрывая туесок и убирая его за пазуху.

Полчаса спустя выбившийся из сил (еще бы, грести против течения Великой Поо — это то еще удовольствие) человек перебрался через фальшборт. Это оказался — сюрприз-сюрприз — Дружинник князя Тимариани, коего он еще от Благословенной заставы в Аарту посылал.

— Беда, — выдохнул он. — Беда, князь. Столичный голова учинил заговор.

— Присядь, присядь, Ошмуд, отдышись и изложи все по порядку. — Князь Зулик аккуратно поддержал шатающегося от усталости витязя. — Да дайте вы ему воды кто-нибудь, ироды!

Чуть пришедший в себя дружинник рассказал вот что.

От заставы их выехало двое: один — чуть пораньше, с успокоительными новостями для Скалапета, князя Ливариади, а второй, этот самый Ошмуд из Трутнева Улья, — к генералам и Железной Руке. Ехал он вторым, дабы первый про его миссию ничего не знал и рассказать, приключись какая неприятность, никому бы не смог.

Случилось ли с ним чего или же нет, доподлинно Ошмуду было неизвестно, однако в столичный особняк князя первый гонец не явился по сей день, зато хефе-башкент и ко всему прочему старый друг князя Скалапета сегодня утром ни с того ни с сего взял речной и морской порты Аарты под усиленный контроль силами стражи и подчиненного ему столичного гарнизона. А известие о том, что царевич Лисапет из Баратура двинулся через Эшпань, уже стало достоянием не только узких кругов, но и каждой рыбной торговки.

Князья Коваргини и Самватини, отнюдь не будучи уверены в верности им хотя бы половины столичных служак (Штарпен из Когтистых Свиней их не один год прикармливал), но обоснованно опасаясь подлянки от столичного градоначальника, вызвали Ошмуда к себе, поспрашивать, не собирался ли царевич добираться рекой.

Тот, естественно, ничего по этому поводу сказать не мог, поскольку и правда был совершенно не в курсе дела. Князья-генералы почесали в затылках, отправили гонцов в лояльные лично им части, а Зуликова дружинника послали стеречь Поо и на каждом проходящем кораблике высматривать знакомые лица. А как увидит — предупредить царевича Лисапета, что верные полки будут под стенами Аарты не ранее чем через два дня.

— Я только доехал сюда, коня оставил в корчме, да лодку у местных рыбаков купил, а тут гляжу — корабли идут. Я тотчас на весла и… Едва успел вот, — закончил дружинник.

— Серьезная ситуация, — помрачнел Касец, поворачиваясь ко мне.

Князья согласно закивали.

— Ваше высочество, если позволите, то я считаю, в столицу нам плыть сейчас нельзя, — добавил первый десятник. — Блистательные отважны, но немногочисленны, нас едва достаточно для защиты Ежиного Гнезда. В случае если князь Штарпен замыслил измену, отбить порт будет стоить большой крови.

— Да и стоит ли устраивать в столице беспорядки? — добавил все еще зеленый Арцуд Софенский. — Это, в конце концов, единственный приличный морской порт на всю Ашшорию, и такие события могут больно ударить по торговле. А противиться большой силе хефе-башкент не посмеет.

Вот ты гляди, как человек о стране переживает! Аж помирать перестал, как понял, что софенские товары могут в порту погнить без спроса.

— Ваше высочество, надо принять решение, — вступил Зулик.

Я поглядел на перевалившее зенит солнышко — мы к вечеру должны были до Аарты добраться, еще засветло, — перевел взгляд на берег и усмехнулся.

— Завтра ведь Громолет-мясоед, не так ли?

Есть такой в нашем пантеоне Громолет Охальник, третьеразрядной похабности божок, славен наставлением рогов половине Великой Дюжины, а также тем, что сначала научил людей готовить мясо, которое до него сырым ели, а потом под это дело еще и пиво варить надоумил. Вот в честь него завтра праздник, этакий антивегетарианский день, после коего Церковь в течение недели мясо есть не рекомендует. Птицу или рыбу там — это пожалуйста. Такие вот в Ашшории посты щадящие.

— Да, ваше высочество, — ответил Шедад Хатиканский. — Но что все же мы будем делать?

— Делать? Корреру, — усмехнулся я. — Капитан, причальте близ вон той деревни, что у нас по правому клюзу.

— Корреру? — удивился Касец.

— Естественно. Завтра же, говорю, Громолет-мясоед. Купим в деревне быка, да поздоровее, пир устроим… А перед тем Тумил его в лучших традициях танцовища уложит — и местным заодно развлечение. Вы моего стремянного не сильно избили, первый десятник? Сможет он выступать?

Бывший послушник и несостоявшийся монах, а теперь лицо, особо приближенное к царевичу, гигант корреры и отец моего невроза, по словам десятника, пострадал не сильно — Касец удары наносил хлесткие, болезненные, но не травмирующие, так что уже через полчаса после того, как ааки ткнулись своими тупыми утиными носами в прибрежный пляж, я в обществе Тумила и пары княжеских дружинников уже въезжал в деревню. Моему стремянному я о коррере, правда, не сказал, нечего ему раньше времени радоваться.

Первый десятник настаивал на эскорте из Блистательных, но я наотрез отказался — нечего раньше времени устраивать ажиотаж по поводу нашего прибытия в конкретно взятом населенном пункте.

Ну что тут можно сказать? Деревня довольно крупная, больше трех дюжин домов, да не лачуг каких-то, не мазанок, а добротных, частью из дерева, а частью и из глиняного сырца. Завалинки на иных — так и из кирпича обожженного. Нормально живут, не бедствуют, трактир даже свой есть, хотя и не у самого торного тракта поселились, и от реки далековато. На холме, чтобы во время весеннего разлива по дому ходить, а не плавать.

А вот храма или часовни тут не имеется, куда-то к соседям на праздники ходят, не иначе, что мне, кстати, очень на руку.

По дневному времени большая часть населения деревни, конечно, в поле — крестьянину там всегда есть чем заняться, однако, судя по звукам, долетающим из здания с надписью «Пьяная потатуйка» и изображением черно-желто-белого хохластого птаха с большой такой кружкой, отнюдь не все. Кто-то и бухает в рабочее время. Председатель этого колхоза с замами, не иначе, а как раз они-то мне и надобны.

— Зайдем в трактир, — распорядился я. — Там насчет быка и спросим. Или не спросим, а увидим…

Последнюю мою фразу спровоцировал громогласный рев некоего человекообразного (надеюсь) животного, прооравшего: «Пой, бродяга, за что тебе платим?!»