Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К этой стадии мне уже было приятно видеть ее слезы. Заслужила. И к тому же разве не это хочется услышать, когда тебя оставили за скобками? «Клуб без тебя – отстой. Мы скучаем. Мы ошиблись. Ты нам нужна. Ты незаменима».
– Мне так стыдно…
– И не зря, мать твою!
Что я могла поделать? Что бы сделали вы, доктор Р.? Допустим, Душка Сай чпокает кого-нибудь в оркестре. Вы его простите? Полагаю, да. Никто из нас не совершенен, даже вы. А еще, понимаете, я по ней тоже скучала. Очень скучала. Совсем погибала. В такой кошмарной ситуации я обратилась бы за помощью именно к ней. Как вы считаете, надо давать человеку шанс? Полагаю, да. Облажаться может любой. Кто мы, если не умеем прощать? Как еще понять, что и сами мы не лучше? Что и сами, при соответствующем стечении обстоятельств, нагадили бы на собственном пороге? О да, мы надеемся, что мы другие, нам хочется так думать – что мы-то срем подальше от дома и, возможно, закапываем. Но как знать наверняка? Я должна дать ей шанс. На ее месте я тоже ждала бы прощения.
Несс отлично меня считала и несмело коснулась моей руки. Я едва заметно откликнулась, и она сжала мои пальцы. Придвинулась, понурила голову и уткнулась мне в грудь. Мне нравилось, что она играет роль Пристыженной Твари – это давало возможность изображать Великого Утешителя. Я погладила ее кучерявые волосы и сказала, что все будет хорошо.
Я по-прежнему ее любила.
Скрипуха опаздывает с обходом. Доктор Робинсон уже пришла и таким образом получила возможность наблюдать, как полоумная глотает таблетки. Кажется, ей неловко смотреть на собственных рук дело – она все время встает и пытается открыть неоткрываемое окно. На улице опять похолодало; небо затянуто низкими белыми облаками. Проблеск надежды, которую принесло несколько дней назад солнце, обернулся обманом, чистейшим надувательством. Мы со Скрипухой молча смотрим, как доктор Р. воюет с задвижками. Скрипуха протягивает мне антидепрессант, я глотаю. Протягивает успокоительное и стабилизатор настроения.
– Ням-ням, – говорю я и подмигиваю доктору Р., которая подходит и садится рядом.
Наконец дают нейролептики. Я собираю глаза в кучку и смешно гляжу на нее с выражением настоящей психопатки.
– Потрясти вас – погремушка выйдет! – замечает Скрипуха, невольно помогая мне в моей шалости.
– Брысь отсюда! – отмахиваюсь я.
Доктор Р. наклоняется застегнуть молнию на сумке, и из-под профессиональной экипировки приглушенных оттенков неожиданно выглядывает неоновый спортивный лифчик. Не представляю ее на стадионе или с собакой на лысом газоне северного Лондона – она совсем не производит впечатление человека активного. Подозреваю, что носит эту сбрую дома. Сидит на диване, трескает шоколад и надеется похудеть при помощи диффузии спортивности через мембрану ткани.
Ждем, пока Скрипуха прошаркает вон.
– Спасибо, миссис Ибрахим, – произносит доктор Р.
Скрипуха кивает и, выходя, сверкает акульей улыбкой.
– Чудесного вам дня, миссис Ибрахим, – добавляю я и смотрю, как она исчезает в веселом сиянии солнечно-желтых стен.
Поворачиваюсь к доктору Р., у которой на коленях лежит папка. Неоновая бретелька надежно спрятана.
– В ваших записях сказано, что меньше чем через месяц вы вернулись к доктору Рис-Эванс за новым рецептом на лоразепам.
– Вернулась-вернулась. И подзаправилась валиумом, который раздобыла кое-где еще. Но знаете что? Полное разжижение мозгов произошло, когда начала горстями глотать клоназепам у вас в Милтон-хаус.
– Где вы доставали валиум?
– У мамаши из школы.
– Она официальный дилер?
– Дилер. Прямо как вы, только без диплома. И машина получше, конечно.
Мои слова вызывают у нее улыбку, и это приятно.
– Расскажите, что произошло на Празднике урожая.
Вздыхаю.
– Вы, дилеры, сами-то свой товар пробуете? Когда-нибудь заглатывали лишний валиум, доктор Франкенштейн? А диазепам? Лоразепам? Питерпэм?
Замечаю в ее пьяненьких глазах какой-то отблеск. Краснеет. Совсем не умеет врать.
– А, значит, пробовали!
Искренне удивляюсь. Такие, как она, правят миром. Ходят в пристойной одежде без выкрутасов, ведут аккуратное никчемное существование, где всё на своем месте, разложено по коробочкам. У них не бывает срывов.
– Однако вы меня интригуете. Серьезно! – обезьянничая, скрещиваю ноги и подаюсь вперед. Ни с того ни с сего накатывает веселье. – Лоразепам – полный улет, да? Такого чудного вымачивания мозга я больше не ощущала, зато впадала в истерики и часто вырубалась. Помню, играли вечером с детьми в «Скрэббл». Я хотела компенсировать им весь этот хаос, подражала дому Уолтонов. «Спокойной ночи, Джон Бой!» (Интересно, Джон Бой сидел в «Снэпчате»? А миссис Уолтон баловалась крэком?) Энни составила слово «анус», заявив, что это такая рыба, и я засмеялась и не могла остановиться. Ударилась головой о каминную полку и захрапела, уткнувшись в красный квадрат. А вы зачем их принимали? Вы же такая страшно нормальная! Или утомились спасать мир?
Я жуткая злюка. Причем доктор Р. мне нравится. Хотелось бы прогуляться вместе, зайти куда-нибудь, выпить чаю с пирожным, играть другие роли, не те, что предназначены нам в этой комнате.
– Тревожность уменьшилась?
– Как сказать… Скоро, чтобы добиться прежнего эффекта, миллиграмма уже не хватало; я отрикошетила к еще большему стрессу и горстями глотала таблетки, чтобы чувствовать себя просто нормально. Они стопроцентно вызывают привыкание, о чем эта помешанная на знаменитостях сучка-врачиха забыла сказать, влияют на всю нервную систему; тело утрачивает собственную способность успокаиваться. Вы, надо полагать, знакомы с законодательством, регулирующим применение препаратов. Там сказано, что нельзя принимать бензодиазепины дольше месяца. И только в случае острой тревожности. И как, скажите на милость, определить, острая она или нет?
– Расскажите про Праздник урожая, Конни.
Она как собака с костью. Держу пари, доводит Душку Сая до полного бешенства. «Вынеси мусор». – «Сейчас». – «Вынеси мусор!» – «Сейчас!!!»
– А может, вы расскажете, что поставило на колени вас?
– Мы здесь говорим о вас. Давайте, помогите мне.
– Нет, это вы мне помогите! Попросите Карла привезти Джоша и Энни.
Ее голова склонена набок, руки скрещены, лоб наморщен. Устала, запросто может встать и уйти. Я этого не хочу. Смотрю в окно. На небе что-то заваривается. Лондон, точно подушкой, накрыло удушающей белой промозглостью. Она проникает повсюду, я чувствую, как она просачивается сквозь стекло. Стена удушающей прохлады прямо рядом с нами.
– Смотрите! Кажется, снег!
Встаю. Она оборачивается, и мы обе глядим в окно. Правда! Снег! До чего красиво! Беззвучно кружат большие толстые снежинки. Мы, как дети, широко раскрываем глаза от удивления – больше не психиатр и пациент, просто два человека, которые смотрят, как падает снег.