Около получаса Ретт, Кэти и мадемуазель Леру наблюдали суету на птичьем базаре. Затем Батлер бросил взгляд на часы.

– Пора. Возвращаемся домой.

Они выехали из оазиса и неспешной рысцой двинулись в сторону Кимберли. Вокруг расстилалась африканская саванна – вельд.

– Смотрите, как красиво, – указала вдаль мадемуазель Леру, – там, у холмов, земля кажется сплошь зеленой, а на самом деле это жалкие клочки травы, и она уже начинает желтеть. Вы не находите, мсье Батлер, что акации похожи на зонтики?

Ретт огляделся. На охряной почве равнины редкими сторожевыми возвышались акации.

– У вас взгляд настоящего художника, Эжени. А вон та, на мой взгляд, напоминает пиратский флаг – от ее кроны осталась лишь половина.

– Папа, я посмотрю, что с ней случилось? – спросила Кэт. – Может, это удар молнии?

Батлер кивнул. Когда они приближались к оазису, в гуще которого могли скрываться хищники, он требовал, чтобы его дамы – дочь и гувернантка – держались рядом, но здесь абсолютно безопасно. Местность хорошо просматривается, вблизи ни одного животного, лишь вдали, в полумиле передвигается пыльное облако – возможно, это антилопы или зебры ищут богатый зеленью участок, или спешат к водопою.

Получив разрешение отца, Кэт на своем крупном пони поскакала в сторону причудливой акации.

– Вам на самом деле нравятся мои акварели? – спросила мадемуазель Леру, обернув к Ретту сияющее лицо.

– На них все выглядит правдоподобно. Вы хорошо подбираете цвет, умеете передать перспективу, – добродушно перечислил Батлер. – Кажется, рисунки Кэт тоже перестали быть плоскими. Этому она научилась у вас.

Их лошади шагом, бок о бок, двигались в направлении Кимберли, крайние дома которого уже показались на горизонте.

– Вы не представляете, что значит для меня ваша похвала, любое ваше доброе слово, мистер Батлер! – торопливо призналась Эжени и покраснела. – Потому что вы… потому что я…

Румянец, разлившийся по ее лицу, не ускользнул от взгляда Ретта.

Девушка не договорила и поспешно опустила взор, уставившись в холку своей лошади.

– Эжени, я не слепой и все давно понял, – мягко заговорил Батлер, глядя в даль саванны. – Но зачем это вам? Вы молоды, очаровательны – самое время подумать о замужестве. А я женат и люблю Скарлетт – не зря ведь я женился на ней во второй раз. Осмотритесь вокруг – здесь полно холостых мужчин, и многие из них уже составили состояние.

– Неужели вы не знаете, что сердцу нельзя приказать – кого любить, а кого нет? – умоляюще воскликнула Эжени.

На секунду его взор вновь обратился на нее.

– Вы правы, – со вздохом согласился Ретт, – приказать нельзя. И, к сожалению, в этом причина многих трагедий. Я человек немолодой, а по сравнению с вами, Эжени, и вовсе старый. Поверьте моему опыту, бросьте бесполезные фантазии. Я знаю женщину, которая провела полтора десятка лет в мечтах о чужом мужчине. В один прекрасный день она прозрела, и поняла, что потеряла впустую часть жизни. Самую лучшую ее часть – молодость.

– Мне никто, кроме вас, не нужен…

– Вы заблуждаетесь и, уверен, приписываете мне достоинства, которыми я не обладаю. Так бывает, когда влюбляешься впервые.

Кэт уже осмотрела причудливую акацию и скакала обратно. Заметив это, Батлер тихо предупредил Эжени, устремившую на него взгляд, полный немого отчаяния:

– Надеюсь, мы больше никогда не будем говорить об этом.

И уже в полный голос обратился к дочери:

– Ну что там, Кэт? Удар молнии?

– Да, папа. Ствол разломлен пополам, и он совсем черный. Наверное, дерево горело, но все-таки не погибло.

– Акации очень живучи. Их корни порой достигают сорока и более футов. Чем глубже корни, тем жизнеспособнее дерево, – объяснил Ретт любознательной девочке.

– Ну, теперь домой! – приказал он, пришпоривая своего коня.

Они подъехали к крыльцу одновременно с коляской Скарлетт. Спешившись, Ретт подхватил дочь и поставил на землю, затем помог спуститься с лошади мадемуазель. Скарлетт ревниво проследила, не задержались ли руки мужа на талии француженки дольше необходимого. Этого не случилось, однако ей показалось, что Ретт и гувернантка боятся встретиться глазами. При этом Леру выглядела расстроенной.

За ужином она была молчалива. Ретт с Кэти делились впечатлениями о птичьем базаре, который наблюдали на озере, а гувернантка, обычно с восторгом отзывающаяся о разнообразии здешнего животного мира, не проронила ни слова.

Между ними что-то произошло, безошибочно определила Скарлетт. И, судя по выражению лица Леру, разговор оказался для нее неприятным. Скарлетт посмотрела на мужа, поймала взгляд его черных глаз, и у нее потеплело на сердце. Вот он, отец ее ребенка, мужчина, которому она принадлежит душой и телом. Последние два года она считала самыми счастливыми в своей жизни. Вот только… Только если бы Ретт не насмехался над ее желанием найти богатое месторождение алмазов…

– Дорогой, – вспомнила она, – Маферсон просит у тебя аудиенции.

Черная бровь удивленно приподнялась.

– Я сказала, что ты примешь его после ужина.

Любопытство заставило Скарлетт заглянуть в кабинет вскоре после того, как туда вошел Маферсон.

Ретт с сигарой развалился в кресле и скептически взирал на Санди, тыкающего пальцем в разложенную на столе карту. Едва Скарлетт появилась в кабинете, как тот умолк и убрал руку, опасливо покосившись на хозяйку.

– Взгляни, дорогая, что принес Маферсон, – кивнул Ретт.

Скарлетт приблизилась к столу. На плане горного массива красовался жирный крест и рядом выведенные карандашом буквы Au.

– Что это? – оглянулась она на мужа.

– Aurum. Золото. Алистер, расскажите еще раз с самого начала, как вам в руки попала эта карта. Присядь, Скарлетт, история достаточно любопытная.

Скарлетт устроилась на одном из стульев, а Маферсон заговорил, обращаясь более к ней:

– Вчера вечером я оправился проведать свою приятельницу, миссис Смит. Не подумайте чего, миссис Батлер, она почтенная вдова, живет тем, что сдает комнаты старателям или проезжающим. Я знал, что вторую неделю у нее проживает хворый постоялец. Сильно лихорадило этого малого. Эми даже доктора к нему приводила, а он все равно возьми да и помри! Прямо в воскресенье, после обедни. Эми уже собралась было бежать, сообщить, куда следует, а тут как раз я. «А расплатился ли этот парень с тобой за постой?» – спросил я у Эми на всякий случай. «Нет, – говорит, – только в прошлую субботу заплатил, а вчера уж больно худо ему было, спросить постеснялась». Тогда я посоветовал ей проверить вещи покойного и взять полагающиеся деньги, пока констебль не пришел. А вещей у постояльца одна только кожаная сумка да мешок с камнями. В сумке мы нашли эту карту и четыре самородка, вместе они на четверть фунта тянут, а в мешке камней фунтов на тридцать. Вот…