приехав в знакомый и ставший уже почти по-домашнему уютный особняк Габриэля Мирта, заявила без всякого предупреждения:

— Я намерена надеть мужской костюм, чтобы представлять на Выставке паровую машину!

Мистер Мирт некоторое время смотрел на нее ошалело — по большей части из-за того, что заявление последовало сразу с порога, они едва успели обменяться приветствиями. Но потом покачал головой и развел руками, словно заранее сдаваясь во власть любой идее мисс Амелии.

— Конечно, моя дорогая. Все, что вы захотите. Я представляю, как неудобно в этих платьях…

— И не говорите! Так что я немедленно, прямо сегодня, отправлюсь в ателье и велю портному изготовить костюм.

У мистера Мирта нашлось только одно возражение, против которого стесненная в средствах мисс Амелия устоять не смогла: он потребовал право оплатить костюм, потому что это тоже часть работы мисс Амелии, часть ее презентации. И, конечно, он счел себя обязанным ей в этом помочь.

Мисс Амелия была склонна считать, что Габриэль Мирт — солнце над вечно хмурым Лунденбурхом.

Единственное, способное озарить ненавистные четверги.

* * *

Особняк мистера Мирта выделялся среди своих собратьев — он стоял на узкой маленькой улочке, темный, заросший плющом и виноградом, в окружении небольших аккуратных домиков, в которых садовники ежедневно ухаживали за садом, а в окнах стояли горшки с живыми цветами. Соседи неодобрительно качали головами и говорили, мол, странный мистер Мирт, не доведет до добра его странное увлечение, рано или поздно он точно взорвет что-нибудь, и целая улица взлетит на воздух вместе с ним.

По мнению соседей, каждый из которых был достойнейшим джентльменом и благовоспитаннейшей дамой, заниматься изобретениями можно было в местах, специально для этого предназначенных — к примеру, в «Клубе изобретателей». Ведь для чего-то он существует! Мистер Мирт только посмеивался и не стремился развеять их убежденность в том, что «Клуб изобретателей имени П. Графа» чем-то отличается от любого другого джентльменского клуба в Лунденбурхе или каком-то ином городе на Бриттских островах.

Несмотря на то что опыты мистера Мирта еще ни разу не закончились сколь-либо плачевно, соседи своих взглядов не меняли. К тому же в дом к мистеру Мирту постоянно приезжали люди весьма сомнительного социального сословия: поставщики деталей и материалов быстро становились его приятелями и частенько оставались на чашку чая.

Пользуясь своими относительными — пусть и шаткими, как старая садовая лестница, — связями в Парламенте, мистер Мирт пользовался услугами только официальных и проверенных поставщиков, хоть и был, несомненно, осведомлен о существовании Улья. Однако сам никогда в жизни там не был и не горел желанием хоть раз в жизни посетить это злачное место: ему хватало собственного джентльменского клуба.

Тем не менее именно эта осведомленность и сыграла свою роль в его искреннем желании помочь Ортансу и Цзияню: после того как мистер Мирт узнал подробности их печальной ситуации, он пообещал, что поможет закрыть долг.

При условии, конечно, что Джон Ортанс — и, что важнее, Юй Цзиянь — позволят ему присутствовать во время ремонта. Биомеханика волновала его до дрожи в кончиках пальцев, и он был бесконечно рад услышать положительный ответ. Но исполнение пришлось в любом случае отложить до окончания Ежегодной выставки достижений.

Помимо вышеозвученного соседей мистера Мирта также раздражали его приятели из различных лунденбурхских мастерских: кто-то служил лишней парой рук и активно помогал при изобретении новых, необходимых обществу вещей, а кто-то воспринимал Габриэля Мирта исключительно как учителя, у которого можно научиться тому, что старики-механики никогда не покажут: одни от того, что не умеют, другие — потому что от природы не дано. Мистер Мирт с удовольствием делился знаниями и навыками, видя в этом истинное предназначение Просвещения: свободное, всем доступное знание. До чего, конечно, еще было очень далеко. И мистер Мирт, как мог, вносил посильный вклад в постепенное изменение общества.

И, наконец, мисс Амелия Эконит. Регулярные визиты незамужней дамы порождали волну слухов вокруг самого мистера Мирта и того, чем он на самом деле занимается со столь свободных нравов и взглядов девушкой. Возмущение соседей усугубляли газетные заметки, выставляющие саму мисс Эконит и ее решение в крайне сомнительном свете.

Мистер Мирт втайне переживал за мисс Амелию, но понимал, что своим беспокойством или жалостью лишь унизит ее. Война, на которой она каждый день сражалась, была бесконечно далека от его понимания, но он уважал ее всем сердцем и готов был сделать все, чтобы хоть немного раздвинуть границы общества и заставить его сделать шаг навстречу, отдавая должное если не смелым идеям мисс Амелии, опережающим свое время, то хотя бы ее храбрости и отваге и ее смелому горячему сердцу, которое покорило мистера Мирта с первой встречи.

Габриэль Мирт знал с ранних лет: чужая душа — всегда место кровопролитной войны, незримой постороннему глазу. Ему выпало счастье жить без этих войн — не случись переворота, он бы так и прожил жизнь в золотой клетке дворца Цикламенов, изобретая безделушки вроде механической клетки или музыкальной шкатулки вроде той, что подарил принцу Андерсу и принцессе Милане при расставании.

Нет… Пожалуй, опрометчиво винить Призыв Просвещения в смуте его собственной жизни, ведь все началось намного раньше. Ни один бунт не случается просто так.

Войной принца Андерса, его друга и брата, с которым они росли вместе с ранних лет, без оглядки на то, что Габриэля в лунную ночь оставили на попечение его матери королевы Элизы, была его любовь к Милане Мерн — простолюдинке из далекой Эллады, девушке с выразительным профилем и взрывным, непростым характером, за которым скрывалось доброе чистое сердце. Милана Мерн не смогла ужиться с королем Чарльзом и королевой Элизой, и принц Андерс оказался перед ультиматумом, разбившим ему сердце. Или он разводится с любимой женой, носящей его первенца, и сохраняет права на трон и титул, либо он отрекается от королевского трона и уезжает — куда угодно, хоть в Элладу, на родину жены. Выбор принца Андерса был очевиден для всех, кроме, вероятно, королевы Элизы. Для всех подданных это выглядело как добровольное отречение, но правду нельзя было скрыть от тех, кто делил свою кровь с королевской семьей на протяжении многих лет.

И фаэ сочли решение короля Чарльза недопустимым.

Королевский дворец покинули послы детей Даннан, а после Лунденбурх незаметно опустел: фаэ покинули сердце Бриттских островов, ушли в Холмы, перестали являться на праздники и оставлять дары простым горожанам. И магия их стала угасать следом за ними. Лишь младшие фаэ не захотели уходить из насиженных мест, но их было мало и о них стали со временем забывать.

И одним лишь фаэ