Беженцы разводили в вагонах костры, несмотря на строгие предупреждения начальника состава. Нечего им было терять: так человек, который сломал свой дом, чтобы соорудить лестницу в небо, – зависнет меж небом и землей, ни туда ни сюда.

На этом поезде привезли Стожарова в Витебск, перебинтовав наскоро грудь, и поместили в лазарет Крестовоздвиженской общины Красного Креста, где ему должны были оказать квалифицированную медицинскую помощь, а проще говоря, отсобачить все, что пробито, подгнило или не заживает из-за инфекции. У Стожарова было покалечено правое легкое: осколок фугаса пробил верхнюю долю, разорвав альвеолы, застрял в лопатке.

Его прооперировали, вытащили осколок, зашили, несколько дней Макару казалось, что его голова висит над пропастью, еще чуть-чуть – и он кувыркнется в пустоту. Иногда сквозь дремоту долетали обрывки фраз, кто-то звал на разные голоса:

– Небесная! Подайте воды!

– Небесная, пол вымойте, грязи-то натоптали!

Менять пеленки, бинты кровяные: Небесная! Небесная! Небесная…

– Царица, что ли, Небесная у них на подхвате? – удивлялся Стожаров, пока однажды ночью, открыв глаза, не увидал «белую голубку», молоденькую сестру милосердия. При тусклом свете керосиновой лампы она что-то шила или зашивала.

– Кто бы угостил папироской, так бы вот и расцеловал! – вымолвил Макар еще онемевшими губами.

– И думать забудьте, – серьезно сказала сестричка. – Вам нельзя.

– Как ваша фамилия, я пожалуюсь главврачу, – сказал Макар. – Может, это мое последнее желание?

– Небесная, – ответила она. – Маруся Небесная. Вы, главное, не волнуйтесь, тогда проживете сто лет.

– Да уж, – ухмыльнулся Макар, – если я еще цел, то, как видно, жить буду долго.

«Доченька моя, деточка, так много надо тебе написать, что я никак не могу взяться. Ты же знаешь, Яр начал изучать английский – решил выяснить раз и навсегда, о чем поют его кумиры. Он яростно рушит языковой барьер, прорываясь к таинственным смыслам песен «Beatles». Английский язык он постигает методом гипнопедии. Полдня наговаривает слова на пленку, а вечером перед сном просит меня, как только заснет, включить магнитофон. Гасим свет, через некоторое время подкрадываюсь к магнитофону… Щелкает клавиша… Яр: «Выключи, я еще не сплю!» Спозаранку я снова подбираюсь, включаю: «Хаат – сердце, – слышится его голос, – йестеди – вчера, еллоу сабмарин – желтая подводная лодка…» «Я уже проснулся!» – ворчит твой брат. Вовремя включить запись не удается никогда. Зато пока он записывается, все слова песен «Beatles» ловит на лету Джон Леннон, качается на жердочке и долдонит.

У папы опять голосовые связки, врач-отоларинголог выписала ему играть на губной гармошке. В доме такой гвалт, невозможно сосредоточиться. Пора мне купить путевку со скидкой в какой-нибудь позабытый богом санаторий, не обижайтесь на меня. Я там не так-то и блаженствую, но все-таки отдыхаю, и работаю, и чувствую себя прилично.

Нашла в мемуарах у Баранченко, что секретарем горкома Симферополя в первый приход большевиков стал Макар Стожаров по кличке Авиатор – заядлый любитель и покоритель неба… Что с присущим ему лихачеством, даже дерзостью, он экспериментировал с собой, со своим телом, со своей жизнью, со своей душой… И что он был человек, обгоняющий время, созданный обстоятельствами и торжествующий над ними…

А ведь попал в самое яблочко!

…Скажи, ты пробовала «изумрудное варенье»? Как оно тебе?

Так хочется твоих писем – так долго они идут!

Обнимаю тебя, целую, ненаглядная моя красавица.

Жду ответа, как соловей лета, мама».

И два постскриптума:

«Блюдо «Саламандра».

Нарезается батон, обе стороны ломтей смазываются маслом, на ломтик кладется кусок ветчины, колечко помидора и горка натертого сыра (на 1 батон – 300 г. сыра), выкладывается на противень и в горячую духовку. Человеко-порция примерно 2–3 штуки.

Сообщила тетя Ася».

«…Еще я хотела тебя попросить подобрать аккорды к двум романсам: «Только раз бывают в жизни встречи» и «Отцвели уж давно хризантемы в саду»…»

Бэрд Шеллитто, лысоватый старик шестидесяти трех лет, был из йоркширцев, со всеми присущими им предрассудками и чудачествами: яичница со шкварками, чай с молоком по утрам, первая папироса после ланча и холодное обливание перед сном не имели для него ни малейшей притягательности. Он любил стоять на голове, читать перед сном Библию и вязать крючком полосатые гетры.

Словарный запас его покоился на двух столпах: «good» и «засранец». Столь скупыми средствами он достигал виртуозного красноречия, поэтому ни для кого в цирке не составляло труда понять, что этот выдающийся оратор конкретно имеет в виду. К тому же Бэрд обладал на редкость гипнотическим взглядом, которому одинаково подчинялись люди, лошади, собаки, обезьяны, львы, медведи, гуси, вороны, пантеры, ну и, конечно, попугаи.

За год войны поголовье зверинца сократилось без всякой меры, только и остались лошади, говорящий ворон, тройка палевых пуделей Атос, Портос и Арамис, черная курица с алым гребнем, белая голубка, клокастый верблюд Родригес и молодая свинья Брунгильда, восходящая цирковая звезда муромской породы с крепкими копытами и рельефными окороками.

Как Бэрд попал в Россию и оказался директором бродячего цирка, он не распространялся. Ходили слухи, цирк достался ему в наследство от тестя, мистера Томпсона, участника Крымской кампании, дальнего родственника генерал-лейтенанта Джеймса Симпсона, месяца четыре верховодившего английской армией в Крыму и смещенного за головотяпство.

Сам Вилли Томпсон служил матросом на британской канонерке, угодил в плен к русским, бежал, пересек донские степи, пытаясь вернуться в Англию. По дороге выучил несколько русских фраз, так что мог столковаться в деревнях о еде и ночлеге. Бродил по задворкам российской империи, в Галиции снюхался с такими же бродягами-цыганами, за пару фунтов стерлингов продавшими ему ворованных лошадей.

Эти первые лошади графа Дракулы и стали примами стихийно возникшего цирка, а цыган и вор Васька, которому пройдоха Томпсон дал звучное имя Василио Василли, – звездой его сомнительного шапито.

Постепенно цирк обрастал артистами: пара лилипутов Гарик и Марик до своей блистательной карьеры коверных промышляли в Одессе мелкими кражами, проникая в дома зажиточных обывателей через открытые форточки.

Во Львове Гарик познакомился с обворожительной лилипуткой Крисей. Гарик был парень не промах, возгорелся огонь до небес, объятая страстью Крися сбежала из отчего дома и до скончания дней пребывала Гарику нежной подругой, партнершей по репризам, а также наездницей и танцовщицей «доньей Чикитой».

Тридцать лет на манеже цирка, если можно так выразиться, первую скрипку играл атлет Иван Иваныч Гром. Томпсон вычислил его во время одной кошмарной заварухи в Одесском порту. Из-за чего уж там вспыхнула драка, Вилли не понял, грузчики молотили друг друга почем зря пудовыми кулаками, пока не вмешался здоровенный детина с ярмом для таскания тяжестей и железным крючком на веревочном обрыве. Ввинтившись в самое осиное гнездо, он раскидал разъяренных голиафов и предотвратил дальнейшее кровопролитие.