Ухмыльнулся, отхлебнул пива, с явным удовольствием закурил. Сказал:

– Не серчай, что я сразу на «ты». Я со всеми на «ты». Мне иначе нельзя. У меня, понимаешь, слова имеют огромную силу. Слишком долго шаманом был. Чего доброго, обращусь к человеку на «вы», и его станет – ладно бы, двое – семеро. Или три тысячи. Или миллион девятьсот восемнадцать. «Вы» означает «больше одного», сколько именно, остается на усмотрение Небесной Канцелярии, а у них там чувство юмора хуже моего. И куда потом, скажи на милость, всю эту ораву девать?

Эдо присвистнул.

– Миллион девятьсот восемнадцать? Серьезно?

– Честно? Не знаю, потому что пока не пробовал. Но, по идее, может. Еще и не такое от моих слов случалось. Лучше не рисковать.

– Да уж, – вздохнул Эдо. – Я, главное, в первый момент подумал: круто, хочу двойника, как у Тони! Но миллион это ужас, конечно. Миллион меня!

– Вот именно, – подтвердил Стефан. – Лично я бы и от семерых на край света сбежал. Твое слово пока не такой сокрушительной силы, но тренироваться следует загодя. Так что давай, тоже переходи на «ты».

– Ладно, – сказал Эдо, – попробую. Наверное, буду путаться, вы поправляйте… ты поправляй. У меня, я заметил, смешно получается: на Этой Стороне перехожу на «ты» практически сразу, а здесь почему-то с трудом.

– Ну вот, тренируйся, – повторил Стефан. – После меня тебе все станет нипочем. Будем считать это штрафом за безответственное хулиганское поведение. Исправительные работы как есть.

– Шикарный штраф. А если я еще чего-нибудь натворю, придется учиться тебе хамить?

– И пить со мной пиво. На этом этапе обычно перевоспитываются самые упертые рецидивисты. Но, слава богу, не все. А то моя жизнь была бы пуста и печальна; ладно, предположим, не вся целиком, а только та ее исчезающе малая часть, где я бездельник и экстраверт.

Эдо слушал его краем уха, потому что двор и улица за забором, короче, весь видимый мир внезапно стал зыбким, текучим, переливающимся, окутанным почти невидимой сияющей паутиной, которая явственно связывала все со всем. Это зрелище делало его почти непристойно счастливым. Хотелось взлететь, хохотать и рыдать.

На самом деле нечто подобное с ним уже случалось. Но всего пару раз и в совершенно особенных состояниях, больше похожих на обморочную паузу между сном и явью, чем на обычную разумную жизнь. Уж точно не в баре посреди интересного разговора. Раньше в такие моменты он всегда был один и не заботился о том, как выглядит. И слушать никого было не надо. И пытаться понять. Впрочем, ладно. Стефан на своем веку чего только не навидался, – думал Эдо. – Если я сейчас действительно засмеюсь и заплачу от счастья, он и бровью не поведет.

– Вот поэтому со мной надо пить пиво, – заметил Стефан.

Эдо словно бы откуда-то издалека услышал свой голос, который спросил:

– Поэтому – почему?

– Потому что рядом со мной с людьми начинают твориться странные вещи. Ты еще, можно сказать, легко отделался. Сидишь и смотришь, как колеблются линии мира. Это зрелище приятно, в высшей степени поучительно, и его довольно легко пережить. А некоторые начинают всюду видеть чудовищ, которые, будем честны, вполне объективно есть, но выглядят, мягко говоря, непривычно. Еще бывает, вспоминают свои прошлые жизни и смерти, слышат невесть откуда доносящиеся голоса, собственными глазами видят, как течет поток времени, а от этого зрелища даже самого крепкого человека с непривычки тошнит. Да чего только не бывает. Короче говоря, со мной не соскучишься. Я полезный, но довольно невыносимый на первых порах. А пиво помогает, что называется, заземлиться. То есть слегка отупеть.

– О. Спасибо за подсказку, – сказал Эдо и залпом выпил почти полбокала. Но сияющие волокна никуда не делись. Не без некоторого злорадства он констатировал: – Не помогло.

– Через пару минут поможет, – флегматично ответил Стефан. – Это же не пуля, а просто пиво. Ему нужно время, чтобы попасть из желудка в кровь. Но тебе, как я понимаю, не особенно трудно терпеть.

– Трудно, – признался Эдо. – Слишком острое счастье. К такому я не привык.

– Ничего, привыкнешь, – утешил его Стефан. – К хорошему привыкнуть легко. Сам не заметишь, как иначе жить уже не захочется. И тогда начнется самое интересное.

– Самое интересное? Что?

– Охота за этим счастьем. За движением линий мира. За всем, что не может с тобой случиться, но все равно иногда случается. За чудом – тем, что в твоем понимании чудо. И за своей настоящей судьбой.

– А эта, что ли, не настоящая? – опешил Эдо. – Контрафакт?

Стефан одобрительно рассмеялся. Заверил его:

– Вполне настоящая. Просто не вся видна. Любая судьба в этом смысле похожа на айсберг, на виду только верхушка. А чтобы увидеть все целиком, надо научиться нырять. Ты, собственно, уже учишься, да так, что брызги летят. И щепки. И ты сам летишь кверх тормашками, роняя все, что окажется на пути. Причем то, что ты уронил, не падает, а тоже летит. И вот это мне особенно нравится. Легкая у тебя рука!

Слышать все это от начальника Граничной полиции, который сам – легенда и миф, было чертовски приятно. Но пока Эдо слушал, сияние мира как-то незаметно угасло. И движение остановилось. Пиво подействовало, как и было предсказано. Хмеля он не почувствовал, зато вокруг снова был нормальный привычный, удобный для жизни мир. Эдо вроде сам хотел, чтобы все встало на место, но теперь огорчился. Какое-то это место было не то.

– Говорю же, не заметишь, как иначе уже не захочется, – усмехнулся Стефан. – И не надо тебе иначе. Собственно, и не будет. Нет у тебя больше пути назад. Поэтому запиши-ка мой телефон. И звони, не стесняйся. Если будут вопросы и если, что хуже, их слишком долго не будет. И если соскучишься по линиям мира, потому что давно их не видел. И без всякого повода, просто так. Короче, как взбредет в голову. В любое время. Когда мне некстати, до меня хрен дозвонишься. Но ты везучий. Готов спорить, будешь иногда меня заставать.

Интересное у меня расписание, если посмотреть со стороны, – думала Эва. – Проснулась, оделась, пошла на работу, по дороге встретила четырех покойников, то есть еще не совсем покойников, а тех, кто в ближайшее время умрет, привычно расстроилась, что ничем не могу им помочь, для поднятия настроения свернула в ближайший двор, проводила самоубийцу, который повесился в угловой квартире примерно лет тридцать назад, убедилась, что с ним теперь все в порядке, нормально ушел, и побежала на встречу с представителями заказчика, ребрендинг, прости господи, обсуждать; выглядела, наверное, как полная дура, благодушно улыбалась в ответ на самые тупые придирки, просто потому, что эти дураки помирать в ближайшее время явно не собираются, такие живые, засранцы – приятно смотреть. В перерыве кофе с бывшим ангелом смерти, он же мой – как это правильно называется? коуч? куратор? приемная мама? – короче, вовремя гладит по голове; вернулась в офис, раскидала задания, а сама поскакала на Бернардинское кладбище, потому что ангел настоятельно посоветовал тут погулять. С учетом того, что в планах на сегодняшний вечер у меня масштабные галлюцинации, то есть ужин в заколдованном месте, где мои галлюцинации обычно сидят, получается совсем отлично, – думала Эва. – Даже жаль, что за мной никто круглосуточно не следит. Интересно, этот гипотетический наблюдатель сразу бы чокнулся? Или дождался бы нашего с Карой пятничного загула на изнанке реальности, и вот тогда уже все, кранты?