– Мммммм? – откликается Стефан. Из вежливости, в основном. Вот прямо сейчас важно только, что ему самому котлет явно хватит, благо конкуренты не налетели. Какая разница, что будет потом.

– Я это не к тому, что предлагаю тебе остаться на хозяйстве, – продолжает Тони, подкладывая на его тарелку еще две котлеты, эти прожарились в самый раз. – Ты человек занятой, это я понимаю. Ну, не беда. Эна скоро придет, наверное. Или не Эна. Кто-нибудь точно придет.

– Поставить меня за стойку это было бы… эээ… смело, – мычит сквозь котлету Стефан. – Даже жаль, что мне эту малявку надо срочно домой отвести, а то я бы тут у тебя нахозяйничал. Дверь на засов, а сам в погреб. Устроил бы твоим запасам переучет! Злые люди на меня наговаривают, будто я пью, все что горит. Врут, негодяи. Принижают мои достоинства. Что не горит, я тоже с превеликим удовольствием пью.

Тони улыбается – Стефан есть Стефан. Послушать, что он о себе говорит, хуже нет беспредельщика. А оставь его на хозяйстве хоть на пару часов, вернешься, небось, в обновленное помещение, сверкающее пугающей чистотой, где запасов не убавилось, а прибавилось. Вчетверо, например. И эти запасы маршируют по залу строем и с песнями. И вежливо спрашивают застывших по стойке «смирно» клиентов, кому чего по команде шефа налить.

– Будь добр, – говорит Стефан, отправляя в рот остатки котлеты, – когда так громко обо мне думаешь, думай, пожалуйста, что-нибудь более лестное. Например, что я пьяница и анархист.

Тони смущенно фыркает: «Ладно, попробую». Вот вечно так получается! Привык слишком громко думать, чтобы развлекать двойника. Стефан, конечно, чуткий, такой что захочет услышит, но дело не только в нем. Тонины мысли даже в детстве постоянно угадывали – бабка, отец, двоюродная сестренка и некоторые друзья. А ведь знать не знал ни о каком двойнике в ту пору. Даже не фантазировал и не мечтал. Тони Куртейн говорит, что они во сне иногда встречались, все двойники обязательно в детстве снятся друг другу, но если и так, эти сны он еще до пробуждения забывал.

* * *

– А как тебе рядом с Эной? Нормально себя чувствуешь, когда она здесь? – спрашивает Стефан.

Тони пожимает плечами.

– Даже не знаю, что тебе на это сказать. Для начала, что такое «нормально»? Совершенно не представляю, что это слово означает в твоих устах.

– Ай ладно, не придирайся, – смеется Стефан. – «Нормально» это просто то, к чему лично ты привык.

– А, ну значит нормально. Счастье – это же нормальное состояние для наваждений класса… вечно я в цифрах путаюсь… короче, такого класса, который здесь?

– Да, – серьезно кивает Стефан. – Свойства материи наваждения класса эль-восемнадцать способствуют возникновению постоянного ровного ощущения счастья. Оно здесь практически неизбежно, хотя, конечно, может ненадолго уступать место другим состояниям, обычно по каким-то внешним причинам, если что-то пошло не так. В так называемом реальном мире, как ты сам, по идее, помнишь, устроено наоборот: счастье приходит изредка, ненадолго, и обычно у него есть причины. Беспричинное счастье для человека – чудо, свидетельство взлета духа, невиданный шаг вперед. А в твоем кафе счастье – фон бытия, повседневная норма. В этом, как я понимаю, и заключается основной смысл.

– Да, похоже, – соглашается Тони. – Знаешь, забавно бывает, когда я выхожу в магазин, или еще по какому-то делу, и чувствую, что это здешнее счастье шлейфом за мной волочится. И словно бы накрывает тех, кто случайно окажется рядом. Но постепенно проходит. Настроение – ну, не то чтобы портится, но меняется, словно счастье понемногу из меня вычитается, если надолго отсюда уйти. А с Эной получается наоборот. Как будто это наше здешнее счастье еще на что-то умножили. Или даже в какую-то страшную степень его возвели. Поначалу, когда она приходила, я становился как пьяный, болван болваном, даже пару раз спалил пироги. Но поскольку все вокруг чувствовали себя примерно так же, сожрали горелые и попросили добавки. Ну, то есть все, кроме нее. И еще Нёхиси меня деликатно расспрашивал: «А почему пироги такого темного цвета и с твердой корочкой, это что, какой-то специальный рецепт?» О ком угодно другом подумал бы: вот же гад, издевается. Но только не Нёхиси, нет.

– Все-таки одно удовольствие иметь с тобой дело, – ухмыляется Стефан. – Другой бы небось начал сейчас рассказывать, как мучительно трепещет его потаенная суть от немыслимой близости Бездны, а ты быстренько свернул разговор на пироги.

– А. Ну так суть трепещет, куда ей деваться, – пожимает плечами Тони. – Но это так же нормально, как счастье и все остальное здесь. Она с того самого дня, когда моя пиццерия в это не пойми что превратилась, трепещет. Но согласись, это совершенно не повод спалить пироги… Ой, смотри! – Тони переходит на драматический шепот и тянет Стефана за рукав, но тот уже и сам видит, что пока они говорили, шестикрылая малявка проснулась, украдкой перебралась из блюдца к миске с котлетами, выбрала жертву и теперь увлеченно ее грызет.

– Не знаю, кто оно, но с аппетитом у него все в порядке! – тихонько, чтобы не вспугнуть воришку, смеется Стефан. – И с твоими котлетами все в порядке. Явно удались.

Еще полчаса спустя Тони выходит из дома на улице Тилто, окруженного строительными лесами, типа тут капитальный ремонт. На ходу застегивает куртку и бормочет себе под нос: «Уже иду, я сейчас», – не потому что псих сумасшедший, таких нормальных, как Тони, еще поискать. Просто он буквально всем телом чувствует, что чудесный трамвай с изнанки уже подзадолбался неизвестно где его ждать.

Про трамваи с изнанки все, кто имел с ними дело, в один голос рассказывают, что они всегда приезжают внезапно, неожиданно появляются из-за угла. Сперва слышишь звон и сразу как-то на миг забываешь, что в Вильнюсе нет трамваев. Наоборот, как часто бывает во сне, вспоминаешь, что ты его ждал, потому что тебе срочно надо… ну, куда-нибудь надо. Неважно, куда. И только потом, уже оказавшись в трамвае, оглядываешься по сторонам, постепенно приходишь в себя и начинаешь понимать, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, это как раз не все понимают, и далеко не всегда. Лучше всех в этом смысле туристы устроились, они-то город совсем не знают, думают, так и надо, нечему удивляться, незнакомые улицы за окном это нормально, тут пока все незнакомое, а трамвай это просто трамвай. Катаются в свое удовольствие, и выходят, где захотят. Люси рассказывала, некоторые счастливчики, самые рассеянные или просто беспечные, нагулявшись и не заподозрив неладного, на трамвае же преспокойно приезжают назад.

У Тони тоже примерно так вышло с трамваем, когда увидел его в первый раз. Вышел в кои-то веки не в магазин, не на рынок, а прогуляться по случаю небывало теплой осенней погоды, и вдруг из-за угла – дзынь-дзынь. Только он тогда не растерялся и не впал в прострацию, а сразу понял, что происходит, и совершенно сознательно на подножку вскочил.

Но сегодня совсем иначе. Прямо с утра, то есть примерно с полудня, как глаза продрал, Тони не просто предчувствовал, а вполне уверенно знал, что вечером на трамвае поедет навещать двойника. Как будто получил записку с инструкциями, хотя, конечно, не получал. А может, мы во сне договорились? – думает Тони. Он не помнит, что ему нынче снилось, но это, наверное, не имеет значения, когда знаешь, что делать. Или как будто знаешь, – думает Тони, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.