– Ну давайте,– буркнул отец Егорий,– лишайте меня сана священного! Кабы я дареными Библиями втридорога торговал или, церковь свою закрывши, бандитские дома да машины освящал, чтобы собственную домину возвести да на «мерседесе» ездить,– так мил был бы, а если говорю не по ндраву высочайшему, так расстричь меня!

– Упаси Бог, брат Егорий, никто тебя расстричь не намерен, с чего ты взял?

– Людям помогать надо,– твердо сказал отец Егорий.– Людям, ибо они и есть Церковь!

– Разве мы не помогаем? – удивился хозяин.– Хворым, обездоленным…

– Горе мое! – воскликнул Игорь Саввич.– Да, да, надо помогать! И хворым, и обездоленным надо! И накормить людей надо, чтоб за тушенкой к еретикам не бегали! Но ведь сказано же святым человеком, тезкой твоим, Серафимом: кто к Богу в беде приходит, тот и уйдет, как полегче станет.

– Добро,– сказал отец Серафим.– Сам что посоветуешь? По Божьи-то всех накормить надо, а ведь всех – никак!

– Вот тут ты прав,– согласился отец Егорий.– Но и неправ. Я свою паству кормлю. Не хлебом – Словом.

А хлебом они уж меж собой поделятся. А не поделятся, так я с ними и отвечу. На Суде Всевышнего отвечу, когда с детьми моими духовными пред Господом предстану!

– А с ересями – как? – спросил отец Серафим.– Забыть?

– То же самое. Все зло искоренить – нам не по силам. Посему и дано понятие: есть заповеди, есть грехи тяжкие, есть – смертные, а есть и полегче. А вот кто от Бога отрекся, паче того Дух Святый похулил – пощады нет!

– Это еще признать надо, кто – заблудший, а кто – отрекся! – возразил отец Серафим.

– Можно признать! – заявил его гость.– Можно! С Божьей помощью!

– А ты бы взялся? – быстро спросил отец Серафим. Видно было: давно он уж ищет повод задать этот вопрос.

– Что «взялся»? – не понял сначала Игорь Саввич.

– Признать. И покарать.

Отец Егорий задумался на мгновение, потом засмеялся:

– Шутишь, да?

– А если не шучу? – Отец Серафим улыбнулся.

– Назвался груздем… – пробормотал отец Егорий.– Ан можно и получше найти!

– Вот-вот,– отец Серафим покачал головой.– Критику разводить – это пожалуйста! Нет, ты мне скажи: признал бы слугу сатаны или нет?

– Признать бы, может, и признал,– подумав, ответил Игорь Саввич.– С Божьей помощью. Они ведь нынче и не таятся.

– Иные – да, а иные – иначе,– вставил отец Серафим.

– Признал бы – да, а вот карать? – Отец Егорий поскреб волосатую щеку.– Нет у меня, слава Богу, власти такой – карать! А то…

– А то – что?

– А то иной раз не удержался бы! – усмехнулся Потмаков.– Согрешил бы. Хоть и знаю, что не в том сила священника православного, коему не бить, а вразумлять подобает. Вот служба Апостольская! – заключил с удовольствием, как человек, удержавшийся от искуса.– Иное же – тяжкий грех!

– Вот-вот,– словно бы раздумывая, а на самом деле подначивая своего гостя, произнес отец Серафим.– В ком сила есть, тот согрешить боится, паствы своей держится, прихода. Но проворна вражина: пока добрый священник, греха боясь, десять заблудших вразумит, тысяча иных к сатане уйдет!

– А сам ты – как? – медленным, напряженным басом произнес Игорь Саввич.

– Борюсь,– коротко ответил отец Серафим.– И не я один.

– И что же?

– Трудно! – И устремив взгляд на отца Егория: – Ты нам нужен, брат! Ты – Богом отмеченный! Доброе дерево по плодам узнается, а дела твои – верные. Сила в тебе есть. И здесь тебя не знают, так что и руки твои будут развязаны. А вот решишься ли оставить все, что по сану положено, паствы своей уважение, славу пастырскую да еще грех на душу взять: силой силу отвесть?

– Ну, бесов гнать – христианину не грех,– проворчал отец Егорий.– Но как ты себе видишь: буду я, что ли, с дубиной ходить и головы мозжить сатанистам?

Образ этот Потмакова даже развеселил, и он хохотнул, хлопнув себя по колену.

– Нет,– не разделив его веселости, возразил отец Серафим.– Будешь ты вроде судьи над тем, на кого тень падет. Сам-то я не могу,– сказал он скромно.– Я ведь и не монах даже. Не зря ж и Церковью нашей подобные тебе правят.

– Не зря,– не уловив лести, согласился отец Егорий.– И ты, выходит, хочешь меня инквизитором сделать?

– Ну… – Хозяин усмехнулся.– Инквизиторы – это у латинян! У нас – иное. Так что ни мир, ни Церковь о подвиге твоем не узнают. И хвалы не вознесут. А труд тяжкий. Может, и дубину взять придется. Бог знает. Так что, если скажешь «нет», пойму.

– Соблазняешь меня?

– Может, и соблазняю,– согласился отец Серафим.– Знаю, что подвиг сей – тебе по духу!

– Переоцениваешь,– пробормотал отец Егорий, но растрогался. Мнением друга своего издавна дорожил. И верил ему, потому что был крепок в привязанностях не по времени, которое иной раз полностью меняло людей.

– А как же паства моя? – спросил все же, почти уж решившись.

– Преемника, брат, мы тебе подберем такого, что одобришь, человека достойного, не стяжателя, чтоб труд твой не растратил, а приумножил. И с иереем твоим – поможем. Чтоб отпустил тебя по причине важной, но… – подняв палец,– не той, что истинна. Время ныне для Церкви трудное, не каждый нас поймет, а многие и осудят!

– Преемник у меня свой есть, слава Богу. Но я еще не сказал «да»! – напомнил отец Егорий.

– Скажешь,– уверенно произнес хозяин.– Да я и не тороплю. Обсудить главное и сейчас можно. На нет – и суда нет.

– Нужно мне и внешнее дело иметь,– сказал Игорь Саввич.– Общину, допустим, вроде той, что дома у меня. Благотворительность тоже.

– Это неглупо,– согласился отец Серафим.– Но вот средства…

– То мое дело,– отрезал Игорь Саввич.– Если приеду, старосту своего возьму. Он уж давно жалуется, что в провинции тесно. А это такой человек, что деньги сами к нему идут. И честные деньги, что важно! А сам, хоть и торгует, о душе печется и Бога любит! – Сказано было с воодушевлением. Близок был отцу Егорию его староста.

– Бери, конечно,– охотно согласился отец Серафим.– Такие люди ныне дорогого стоят. Это ведь кому дары освящать, а кому и десятину платить. Эх! – проговорил, потирая руки,– жаль, день постный, а то бы водочки за доброе дело! Ох и важное дело начинаем, брат Егорий! – Он приобнял гостя за плечи.

– Душа от такого дела болит,– честно сказал Игорь Саввич.

– Болит,– согласился отец Серафим.– А ведь нельзя иначе!

Вернулась Мария Глебовна, принесла, покряхтывая, электрический самовар. Затем принялась выставлять на стол чашки, варенья, пирожки. Мимоходом, наклонясь к мужу, спросила:

– Поговорили?

– Да,– чуть слышно ответил тот.