– Желаете вина, мадемуазель?

– Нет-нет! Это дурно! Я пью только воду!

– Я тоже, – сказал Кавальон.

Наклонил бутылку с красной жидкостью над стаканом… и оттуда полилась чистейшая вода!

– Что это?! – воскликнула святоша.

– Так вода же, – ответил «Мессия». – Я попросил моего Отца сделать вино водой, а для Него, как вы знаете, это не проблема!

С этими словами возвратившийся на землю «Сын Божий» наполнил и стакан своей подруги. Она отпила – в самом деле вода! Но в бутылке-то плескалось что-то красное! Каким же таким сверхъестественным образом при переливании в другую емкость оно изменяло свою природу?! Ответ мог быть только один!

– Учитель! – воскликнула де Сеор, вскочив из-за стола и повалившись на колени перед «Спасителем». – Я больше не сомневаюсь! Близится конец света, и Ты пришел! Дозволь мне омыть Твои ноги…

Святоша схватила себя за голову, пытаясь нащупать шпильки, чтобы их вытащить.

– Тихо, сестра! Успокойтесь! – нежно сказал «Иисус». – Время еще не настало. И, пожалуйста, не говорите никому о том, что видели!

Через пару часов, когда мадемуазель де Сеор была уже дома, Кавальон рассчитывался с трактирщиком по-настоящему.

– За семьдесят штук хлебцев… Двести фунтов рыбы…

– Двести фунтов?! Я ж просил тебя набрать трески помельче!

– Ну так уж получилось!.. Значит, дальше… За актерскую игру… За участие моего сына и моей матери… За бронирование столика…

– А это что за новости?!

– А как ты хотел? Я держал этот столик для вас два часа! Или лучше было бы, если бы вы пришли, а сесть некуда? Тогда твоя жертва точно бы тут не осталась! Так что изволь, тридцать су за упущенный мною доход! Ну, и семь су за вино…

– Что?!

– Семь су. Три – вино плюс четыре – налоги.

– Какие еще семь су?! – взревел Кавальон. – Это моя бутылка!

– А. Ну да, – сказал трактирщик. – Я забыл. Сейчас верну.

С этими словами он исчез на кухне.

– И деньги, которые я тебе уплатил в присутствии мадемуазель, не забудь вычесть! Думаешь их присвоить, мошенник? – прокричал ему вслед «Мессия».

– Кто из нас мошенник – это еще вопрос, – ответил трактирщик, неся бутылку. – Слушай, здесь вино только по стенкам, верно, да? А внутри еще один сосуд с водой. Где ты заказал такое чудо?

– Где заказал, там уж больше не делают, – нагрубил Кавальон, подсчитывая убытки.

Оставалось только надеяться, что это дорогостоящее предприятие по оболваниванию святоши в конце концов принесет свои плоды.

12

Сад Марбеф был, как обычно, многолюден. Кормилицы выгуливали детишек. Юные буржуазки, девушки на выданье, чинно расхаживали в сопровождении гувернанток или родителей. Вездесущие политиканы тут и там читали газеты, комментировали последние новости, обменивались слухами. За ними, как положено, следили полицейские агенты.

Увлеченный, как и вся страна, политикой, д’Эрикур невольно прислушивался к тому, что обсуждали в толпе. Под каждым деревом, на каждой скамейке, в каждой компании говорили о Генеральных Штатах. Одни люди сетовали на то, что уже несколько дней народное представительство не двигается с места, занимаясь пустым делом – проверкой полномочий делегатов. Другие выражали уверенность в том, что злонамеренные царедворцы за спиной Людовика готовятся разогнать Штаты. Третьи поднимали вторых на смех. Четвертые кричали, что голосование должно быть поголовным, и никак иначе. Пятые судачили о тайном договоре короля с третьим сословием. Шестые отвечали, что Его Величество, напротив, пренебрегает депутатами от народа, не желая принять их в своем дворце ни вместе, ни по отдельности. Седьмые восхваляли красноречие Мирабо. Восьмые предрекали революцию. Девятые считали, что она уже случилась. Десятые негромко, на самой уединенной скамеечке, строили агрессивные планы по завоеванию Англии…

В очередной раз виконт пожалел о том, что из Версаля пришлось уехать. Со дня на день там могло произойти нечто великое, способное изменить страну до неузнаваемости, а он, д’Эрикур, вынужден был находиться вдали и от политических баталий, и от обязательно сопровождавших их салонных вечеров с обсуждением произошедшего за день, и от дам – главного украшения последних… Но что он мог поделать?! Временами виконту начинало казаться, что не он пожелал отыскать тамплиерский свиток, а сам этот свиток решил завладеть д’Эрикуром – его мыслями, поступками, судьбой…

Шестого числа д’Эрикур пробудился в Париже, полный энтузиазма найти своего обидчика, убийцу Паскаля. Почему-то собственное расследование представлялось ему делом вполне посильным, если не сказать простым и даже решенным. Следующие два дня поубавили самомнения у виконта.

Повторная беседа с подавальщицей в «Валуа» не дала особенных результатов. Девушка еще раз повторила, что Паскаль общался с каким-то мужчиной, но ни потасовки, ни других признаков намечающегося злодеяния она не заметила. Собеседник и не думал обижать слугу виконта. Напротив, слуга ушел первым, а второй господин был так сильно чем-то расстроен, что служанка даже подумала, будто он заболел.

– А как выглядел этот второй? – спросил «сыщик».

– Упитанный, на вид лет сорок пять… а то и все пятьдесят. Довольно бедно одет.

– Усы или борода?

– Ничего… О, постойте, сударь, я вспоминаю! На щеке у него была толстая бородавка! Я заметила ее, когда подошла спросить, все ли с ним в порядке… Да, толстая бородавка! И волосы из нее!

Бородавка! Виконт усмехнулся. Так, значит, Помье! Что ж, его д’Эрикур и подозревал. Бестолковый писака выдумал нелепейшее письмо от имени Кавальона, да только интриговать он пока что не научился! Значит, Паскаль все же выполнил приказание. Припугнул этого остолопа. Но что же дальше? Куда он пошел потом и где встретил своих убийц?

Труп Паскаля выловили в Сене, уже не в Париже, а в его пригороде – Шайо. Нашедшие его крестьяне заявили в полицию, оттуда весть дошла до матери погибшего, которая и поделилась своим горем с графом д’Эрикуром – разумеется, не просто так, а в надежде на пенсию или хотя бы единовременное денежное утешение. Доктор, препарировавший труп по просьбе виконта, установил, что вода в легких отсутствует, а следовательно, смерть наступила не от утопления. Отпечаток веревки на шее говорил о том, что несчастный Паскаль был задушен и в воду попал уже мертвым. Множество ожогов и порезов на теле, а также отсутствие уха и нескольких пальцев не могли быть не чем иным, кроме как свидетельствами пыток. Впрочем, виконт ничего этого не видел, а знал о состоянии тела своего бедного слуги лишь с чужих слов: сам он не мог побороть отвращения и ужаса, порождаемых видом обезображенного и начавшего разлагаться тела знакомого человека. Лишь когда доктор сказал, что на спине Паскаля ему видится некий символ, д’Эрикур отважился все-таки приблизиться к покойнику, закрывая рот и нос надушенным платком и прилагая неимоверные усилия для того, чтобы скрыть дрожь в коленках.

Один взгляд на спину мертвеца, чьи голова и ноги были заботливо прикрыты материей, чтобы уберечь господина виконта от лишних переживаний, сказал д’Эрикуру все. На коже бедняги от шеи