Я нашла два любопытных утверждения, которые, как мне казалось, могли бы существенно изменить ситуацию: мусульманин не должен убивать единоверца. Раб-мусульманин достоин большей снисходительности, чем раб из числа неверных.

– Найджел, – сказала я, – они не смогут нас убить, если мы примем их веру.

И он нашел эти строки, но все-таки боялся. Слишком опасно, говорил он. Они почувствуют фальшь и сочтут это оскорблением. Я вспомнила, как Али угрожал обезглавить нас, как он в подробностях изображал процесс – его жесты, его шипение, и подумала, что лучше рискнуть, чем каждый день ждать, что сегодня тебе перережут горло.

На одиннадцатое утро нашей неволи я проснулась и поняла, что пора действовать. Ничего не менялось. У меня было чувство, что нам самим надо что-то изменить, вызвать сдвиг энергии. Найджел был в подавленном настроении – угрюмо сидел на своем матрасе, уткнувшись в Коран.

Когда вошел Али и, как обычно, завел речь об Аллахе и исламе, я, улучив момент, сказала:

– Думаю, мы готовы к шахаде.

Я не успела обдумать эти почти невольно вырвавшиеся у меня слова. Но они были произнесены, и я склонила голову, изображая смирение и избегая смотреть на Найджела.

Али восторжествовал, воспринимая это как свою личную победу. Он упал на колени и коснулся лбом пола.

– Аллаху Акбар! – воскликнул он трижды. Бог велик. Бог велик. Бог велик.

Впервые за одиннадцать дней я почувствовала, что мне удалось хоть как-то повлиять на ситуацию.

Потом Али поднялся и внимательно посмотрел на меня. Я вспотела от напряжения, намеренно не глядя в сторону Найджела. Али понял, что между нами существуют разногласия. В его голосе зазвучала сталь.

– Это не игра, – сказал он, – это серьезная вещь.

Я кивнула, пытаясь показать, что способна к великому смирению и набожности.

– Конечно, брат мой, – ответила я, – мы понимаем.

– Значит, решено, иншалла. Готовьтесь, в одиннадцать часов вы станете мусульманами. – Моо-сульманами прозвучало у него.

Он вышел из комнаты.

Найджел захлопнул Коран и недоверчиво уставился на меня.

– Какого черта? – возмутился он. – Почему мы прежде это не обсудили?

Мне хотелось возразить, что мы достаточно времени потратили на обсуждение, но я сдержалась.

– Найдж, мы должны. Я знаю, это безумие, но иначе нам не выжить.

Мы осознавали, что страшно рискуем. В Коране были слова, имеющие прямое отношение к нам. Если они поймут, что мы принимаем ислам, не веруя в Аллаха, мы обречены. Мы и есть те лицемеры, внутренние враги, которые куда опаснее, чем враги на поле боя. Коран давал четкое описание того, что ждет всех лицемеров: да истребит их Аллах.

Вернулся Али. Он велел нам переодеться в чистую одежду из наших запасов и следовать за ним во двор, где мы должны будем постирать старую. Одно это новшество было сродни свободе. Мусульмане помешаны на чистоте тела, и это, рассуждала я, должно было значительно облегчить наши страдания.

Взяв одежду, я вышла следом за Али, а Найджел – за мной. Мимо комнаты, где содержались Абди и другие, мимо маленькой кухни, которой никто не пользовался, мы прошли на бетонную веранду с видом во двор. Когда я обернулась, чтобы взглянуть на Найджела, он, к моему удивлению, улыбнулся и шепнул:

– Во что ты теперь нас втягиваешь, Линдаут?

В его вопросе была одновременно нежность и горечь. Я подумала, что вся наша история – с того самого момента, когда я приметила Найджела на веранде в Аддис-Абебе, – это сплошное безумие. Безумная страсть, безумная путаница и, может быть, под конец безумная трагедия. А если бы я не представилась ему тогда? Что, если бы я просто прошла мимо и не стала с ним знакомиться? Я уверена, что в уме он много раз переписывал эту историю и ее исход.

Жарко светило солнце. Мы стирали нашу одежду в пластиковом ведре, наливая воду из крана под высоким деревом, а потом развесили ее на веранде для просушки. Мои нервы были натянуты до предела. Несмотря на жару, мои руки и ноги были холодны как лед. Я пыталась подбодрить Найджела, напоминая ему, что я много ездила по исламским странам и много знаю. На самом деле я не знала почти ничего. В отношении ислама я была просто любопытной туристкой. Теперь мне и самой было жутко от моего решения.

Когда мы вернулись, нам дали по банке консервов на ужин. Мальчики принесли несколько ведер воды, чтобы мы помылись. Мы расчесали волосы и надели чистую одежду, которая успела к тому времени просохнуть. Под абайю я надела свой старый топ и мужские джинсы из новой коллекции. Все божественно пахло стиральным порошком. Мы с Найджелом будто готовились к свадьбе, готовились переступить порог, соединить наши судьбы. Я посмотрела на него – он был чист, как младенец. Таким чистым я не видела его уже давно. Зачесанные набок мокрые волосы, невеселый взгляд больших голубых глаз… Кажется, во мне даже шевельнулось что-то похожее на прежнее чувство. Его отросшая серая щетина цветом походила на стены нашей унылой камеры.

Когда мы любили друг друга, я часто загадывала на будущее – представляла себе, какие возможности нам откроются, какие удивительные приключения ожидают нас. Но ничего подобного я и представить себе не могла.

Я плотно закуталась в хиджаб, оставив открытым только лицо. Найджел надел черную рубашку – одну из тех, что ему выдали тюремщики. Вернулся Али – он тоже переоделся и сбрызнулся одеколоном.

Чтобы стать мусульманином, нужно сделать всего одно честное заявление о вере. Для этого не обязательно идти в мечеть или приглашать имама. Процедура довольно проста: вы произносите две простые фразы на арабском, хотя смысл в том, что вы чувствуете веру в своем сердце. Искренность – вот что главное.

Мы с Найджелом стояли в комнате и нестройным унисоном торжественно повторяли за Али арабские слова шахады. Мы свидетельствовали, что нет иного бога, кроме Аллаха, и Мухаммед посланник его.

В этот момент я не чувствовала ни поражения, ни протеста. Это был просто ход в шахматной партии – ход конем – две клетки вперед и одна в сторону. Мы не предавали и не оскорбляли ничью веру – ни свою, ни их. Это был способ ощутить себя менее чужими в их мире, меньше бояться. Мы поступали так, чтобы выжить.

Когда все закончилось, Али вышел из комнаты, а все мальчики вошли и по очереди пожали Найджелу руку.

– Мубарак, – сказал нам Джамал, что значит «поздравляю».

Другой кивнул мне и назвал меня сестрой. Молодой Яхья сказал что-то на сомали, а Абдулла перевел:

– Он говорит, что вы попадете в рай.

Дверь, может быть, для нас приоткрылась. Поскольку мы теперь мусульмане, сказал Али, мы больше не Найджел и Аманда. Они дали нам новые имена: Найджел получил имя Мохаммед, а я должна была называться Мариам. Через несколько дней нам разрешили взять другие имена, созвучные прежним, – Hoax и Амина. Я долго прожила с этим именем. А еще позже я нашла его арабское значение: Амина – значит «верная, честная».