Водворив мальчиков в комнату, Василий Петрович вышел натеррасу и крикнул вниз дрожащим голосом:

– Попрошу вас выбирать выражения! И во всяком случае,говорить не громко. Не забудьте, что наверху дети.

Внизу наступила тишина, а затем носовой голос сказал:

– Товарищи, нас подслушивают, – после чего со скрипомзадвигалась плетеная мебель и женский голос произнес:

– А вы говорите – открытая партия, когда даже в свободнойШвейцарии нас преследуют шпионы царского правительства!

– Послушайте! – грозно крикнул Василий Петрович, побагровев.

Но внизу демонстративно захлопнулась стеклянная дверь, и,смущенно пробормотав «черт знает что такое», Василий Петрович покинул террасу,так же демонстративно хлопнув стеклянной дверью.

– Папа, это тоже русские? – шепотом спросил Павлик. – Онианархисты, да?

– Дурак, они социал-демократы! – сказал Петя.

– Тебя не спрашивают!.. Папа, а как они сюда попали?

– Перестань задавать глупейшие вопросы! – раздраженнозаметил отец. – И вообще не суйся не в свое дело, – прибавил он, строговзглянув на Петю.

– Да, но все-таки, – не унимался Павлик, – они такие жесамые русские, как и мы, или как?

– Да, они такие же русские, как и мы, но только эмигранты. Икончим об этом, – сухо сказал отец.

– А что такое эмигранты? Это люди, которые против царя?

– Хватит! – рявкнул отец решительно.

На этом политический разговор и закончился. Больше русскихэмигрантов, живших под ними, семейство Бачей не видело. Вероятно, они уехали изпансиона в какое-нибудь другое место.

Это небольшое происшествие произвело на Петю сильноевпечатление. Он снова, незаметно для себя, стал размышлять о том не совсем понятномему явлении, которое называлось «русская революция». Он думал о России и орусских людях.

До сих пор все они, независимо от того, были ли они богатыеили бедные, были ли они мужики или рабочие, чиновники или купцы, офицеры илисолдаты, представлялись ему вообще русскими, верноподданными государяимператора. И это представление было для него так же естественно и так же нетребовало доказательств, как то, что, например, Черное море состоит из большогоколичества соленой воды, а небо – из массы синего воздуха.

Но за границей, где, к Петиному удивлению, встречалось многорусских, его привычное представление поколебалось.

Он заметил, что все русские за границей делились на двекатегории. Одну составляли туристы, другую – эмигранты. Туристы были богатыелюди, и семейство Бачей с ними нигде не соприкасалось, потому что на пароходахи поездах туристы ездили в первом классе, останавливались в безумно дорогихотелях, обедали на террасах самых изысканных ресторанов, пользовались для своихпрогулок экипажами, великолепнейшими верховыми лошадьми и даже автомобилями,еще более прекрасными, чем автомобиль братьев Пташниковых, который до сих порказался Пете чудом, верхом богатства и роскоши.

Где бы ни появились русские туристы, их всюду, в глазахПети, окружала атмосфера богатства и роскоши. Они появлялись целымисемействами, с нарядными детьми – мальчиками и девочками – в сопровождениигувернанток, компаньонок, комиссионеров и гидов самого первого сорта, солидныхи внушительных, как министры.

Это были выхоленные мужчины и брезгливые дамы, молоденькиебарышни и кавалеры, надменные старухи и элегантные старики, от которых пахлостранными мужскими духами и сигарами.

Иногда – в прохладной полутьме картинной галереи или средираскаленных развалин какого-нибудь античного театра – семейство Бачейоказывалось в непосредственной близости к этим людям, но даже и здесь ихокружала невидимая стена, исключавшая всякую возможность сближения. В ихприсутствии Петя испытывал унизительное чувство неловкости за свою если небедность, то, во всяком случае, какую-то «недостаточность».

Втайне ему становилось стыдно за костюм отца, за егоштиблеты с загнутыми вверх носами, за его дешевую соломенную шляпу, за еговоротничок и манжеты из «композиции», которые отец каждый вечер старательночистил резинкой и купал в мыльной пене. Петя презирал себя за это чувствостыда, но ничего не мог с собой поделать. Это было тем более унизительно, чтоон ясно понимал: отцу втайне тоже стыдно. В присутствии туристов у отцаделалось напряженно-независимое лицо, подергивалась бородка, и вместе с темкисти рук непроизвольно поджимались, задвигая в рукава вылезающие наружу манжеты.

Но самое оскорбительное было то, что богатые русские как бывовсе не замечали присутствующего рядом семейства Бачей. Они только переставалиговорить по-русски и как-то легко, свободно и незаметно переходили накакой-нибудь другой язык – французский, английский, итальянский, – на которомпродолжали разговаривать так же естественно, как и на русском.

Те картины великих художников, перед которыми ВасилийПетрович стоял с опущенной головой и слезами на глазах, они рассматривали сразных точек в кулаки и лорнеты, с достоинством восхищаясь и делая тонкиезамечания. Они смотрели на развалины античного театра с таким видом, как будтобы ожидали, что сейчас выйдет греческий хор и древние артисты на котурнах и вмасках специально для них сыграют забавную трагедию.

Казалось, что всё находящееся вокруг принадлежит им покакому-то древнему праву, не подлежащему никакому сомнению. И Петя чувствовал,что они действительно являются полновластными хозяевами всего. Мир принадлежалим или, во всяком случае, им подобным, а уж Россия – наверное.

Тем более странной казалась Пете другая часть русских заграницей эмигранты. Они были полной противоположностью туристам.

Это были бедные, дурно одетые интеллигентные люди. Ониездили в третьем классе, ходили пешком, жили в маленьких, самых дешевыхпансионах. Поэтому семейство Бачей с ними часто сталкивалось, и Петя скоросоставил о них довольно точное представление.

Это были мужчины и женщины вроде тех, с которыми столкнулосьсемейство Бачей в пансионе в Уши. Эмигранты занимались политикой. Много разПетя слышал, как они громко произносили разные «политические слова», которыевсегда приводили Василия Петровича в смятение.