Большую Дмитровку перегораживали деревянныещиты с указанием маршрута объезда. У щитов дежурил немолодой гаишник. Рядом сновыми щитами он казался особенно неновым. Через опущенные стекла милицейскоймашины было слышно, как рация оживленно переговаривается сама с собой толстымимужскими голосами.

Вечная строительная сетка, к которой Петруччопривык как к собственным покусанным большим пальцам, исчезла.

Но и это было еще не всё, потому что дома № 13по Большой Дмитровке больше не существовало. Улица шепеляво смотрела выбитымзубом. Видны были глухие, без единого окна, боковины примыкавших домов исплошная стена заднего дома со стороны переулка. С изнанки соседние домаказались страшными мертвыми коробками, стеснявшимися самих себя. «Прикройтеменя! Я не одет!» – плакал клейменный, красный от стыда двухвековой кирпич скирпичного завода братьев Лукьяновых.

Экскаватор поворачивался на тесной улиценеуклюже, как краб. Вскидывая ковш, он цеплялся за проем опустевшего окна ипятился, выворачивая камни. Другой экскаватор тотчас ссыпал камень ввыстроившиеся очередью грузовики. Ему помогали десятка два рабочих, дробившихкамень отбойными молотками. Иная техника не использовалась из-за теснотыпространства и опасности для соседних строений.

Исчезла оптическая мастерская Милька. Пропаллюбимый гимназистами магазинчик «Заграничные новости». Сгинули грязныемеблированные комнаты «Версаль», где за карточными столами ловко обиралиприезжих суетливые, варшавского разлива шулера. Растворились в пустотегостиница Мебельпрома и объединенный архив Мосводоканала. Чехову негде сталоприобретать пенсне, а творчески настроенному мичману Горобцу вырезать трофейнымгерманским штыком слова на оставшейся со времен «Версаля» лакированнойконторке.

Горькими слезами рыдала Большая Дмитровка,оплакивая убитый дом.

Русскому отделу мрака негде было большетрудиться, повышая показатели и вминая кулаками страх в мягкие головыкомиссионеров.

– Дружеский привет от старого Скоморошьегокладбища! Говорила им мама: кости плохой фундамент! Как ни хитри, а ничего наних не стоит! – произнес кто-то рядом с Чимодановым.

Петруччо увидел Улиту. Лицо у нее было потноеи исцарапанное. Ведьма мрачно созерцала, как экскаватор натужно рушит последнийуцелевший фрагмент стены. У ее ног стояли две туго набитые полосатые сумки изтех, чьи неприметные достоинства давно оценили рыночные торговцы.

К Улите пугливо жались Ната и Мошкин. У Евгешиза спиной висел большой грязно-желтый рюкзак «Гранд-каньон». Ната держала завыдвижную ручку пузатый чемодан на колесиках.

Подхваченный приливной волной досады,Чимоданов рванулся к рабочим. Сильные пальцы схватили его за локоть.

– Куда? – крикнула Улита.

– Там мои вещи!

– Там – это где? – уточнила Улита.

– На втором этаже.

Улита очень заинтересовалась.

– Ты где-то видишь второй этаж?

Петруччо замер, созерцая провал между домами.У него дрогнули губы и разом спутались мысли. Он бы меньше удивился, скажи емукто-нибудь, что с вокзальной площади пропали все три вокзала.

– Но мои вещи!.. – тупо повторил он.

– Вот они. Это же они, да? – сказалМошкин, кивая на камуфляжной расцветки рюкзак, в котором Петруччо иногдаперетаскивал оружие.

Чимоданов метнулся к рюкзаку. Увидел кучуненужных проводов, которые давно собирался выбросить, и большую рыжую подушку.

– Зачем ты подушку брал? Надо было из шкафавсе выгребать! – заорал он, хватая Мошкина за ворот.

– Ты не представляешь, что тут творилось двачаса назад! – жалобно сказал Евгеша.

Чимоданов ждал, что он добавит: «Я ведь тожене представляю, да?», однако Мошкин ничего не добавил.

– А мне плевать! Я тебя убью! – закричалПетруччо.

– Отпусти его! – спокойно приказалаУлита.

Чимоданов с опаской покосился на нее и разжалпальцы. Он не боялся Улиты, когда она орала, но когда она говорила тихо,действительно лучше было послушаться.

– Подчеркиваю: он не то взял!

– А он и не обязан был ничего брать! Заметь,кроме Мошкина, никто о твоем барахле вообще не вспомнил! Причем Ната невспомнила, потому что не вспомнила, а я принципиально! – сказала Улита.

– Почему? – озадачился Чимоданов.

– Потому что я знала, что ты всё равно будешьпсиховать. Знаешь, чем свинья отличается от нормального человека? Нормальныйчеловек за всё благодарен, даже если ему подарили палочку от мороженого, асвинье услуги оказывать себе дороже. Ей полцарства подари, она заподозритподвох и хрюкнет, что твоя половинка лучше. Отдай целое царство, скажет: «Ага,заботы с себя хочешь спихнуть?» Подари свои кишки, она прохрюкает, чтопозвоночник ты будешь хоронить за свой счет.

Чимоданов смутился, приблизительно ощущая, чтотак оно и есть.

– А Даф взяла бы! – сказал он.

– Так на то она и светлая! Она не ждетблагодарности, а я жду!

Улита говорила раздраженно, отрывисто, но завнешним возбуждением проглядывали отчаяние и усталость. Она то приглаживалаволосы, то делала шага два-три вперед и останавливалась, точно сама не понимая,куда и зачем идет.

Один только Чимоданов способен был в такуюминуту сожалеть о прошитых кожаными шнурами жилетах собственного изготовления.

– Как Арей позволил? Почему не убрал все эти…– Петруччо покосился на грохочущую технику.

Он недоумевал, как такое могло произойти.Шугануть экскаваторы могла бы и одна Улита. Да что там Улита? Хватило бы однойулыбки Наты, чтобы экскаваторщик принялся бессистемно сносить соседние офисы, апро Большую Дмитровку, 13, вспомнил бы только, когда единственный дом торчал быв поле.

– Ты разве не знаешь? – спросила Улитаглухо. – Арей в бегах. Он отстранен от руководства российским отделом иобъявлен в розыск. Ну а это всё месть. Неужели ты думаешь, что резиденцию мракаможно снести, никого не предупредив, как какой-нибудь вшивый курятник?

– А что Арей такого сделал?

– Зарубил личного посланца Лигула, –голосом, который легко можно было принять за равнодушный, не будь он такимстеклянным, сказала Улита.

Она смотрела на Чимоданова невидяще-блестящимвзглядом, не до конца осознавая, кто перед ней стоит, что спрашивает и,главное, зачем она отвечает. Она говорила, но не понимала смысла своих слов.Сознание и речь существовали на разных этажах, между которыми не было лестницы.