Сворачивая на Раздорово, Леля попробовала Лене позвонить – неудобно все же без звонка приходить. Никто трубку не брал. Леля не расстраивалась, она с интересом осматривала окрестности. Дома в Раздорове крепкие, в большинстве новые, но друг от друга, как и в Талашкине, далеко стоят.

Калитка у Лены была открыта. Дед Матвей, однако, на лавочке не сидел, и дочка его в дверях нового дома не стояла. Леля остановилась в растерянности. Никто ее, конечно, не ждал, ведь она не предупредила о своем приходе. Может, Лены дома нет?

Однако дверь оказалась приоткрыта. Шварц осторожно раскрыла ее пошире и заглянула: чисто, тихо. Никого нет. Может, в огороде?

Леля и позже не могла понять, что именно ее насторожило. Но почему-то она не стала громко окликать хозяйку, что было бы в этой ситуации естественно. Шварц поступила странно. Во-первых, она сняла с плеч рюкзак, но продолжала держать его перед собой в руках. Во-вторых, она старалась вести себя как можно тише и незаметней.

Ступая на цыпочках в легких кроссовках, неся тяжелый рюкзак, как щит перед собой, она обошла дом Лены вокруг и подошла к старенькой избушке деда Матвея не со стороны двери, а с противоположной.

Дом был низенький. Чтобы заглянуть в окно, не требовалось даже вставать на цыпочки. Леля заглянула осторожно, сбоку.

Удивительная картина открылась ей. Лена и какой-то мужчина (Шварц видела его со спины) стояли друг против друга, как бы собираясь сразиться. Мужчина держал в руках тяпку, подняв ее на уровень головы. А Лена, пытаясь заслониться от него, вдруг резко опрокинула стол и спряталась за ним. Мужчина наклонился, просунул над опрокинутой столешницей тяпку и стал наносить удары, целясь Лене по голове.

Шварц, стараясь не шуметь, распахнула хлипкое окно и влезла на низкий подоконник. Она совершенно забыла про сердечную астму, ишиас и «шпору» на левой пятке. Теперь Леля стояла, выпрямившись на подоконнике, прямо за спиной мужчины, над его головой. Он обернулся на шум, однако она успела раньше: недолго думая, сверху, со значительным замахом, она обрушила на его голову свой тяжелый рюкзак.

Сама Шварц при сильном замахе, однако, не сумела спружинить ногами (подвел-таки проклятый артроз!) и потому не удержалась на подоконнике, а тюфяком свалилась на пол. Однако трехлитровая банка, маленькая баночка для сметаны и металлический контейнер для творога сделали свое дело. Мужчина вскрикнул и осел. По виску его текла кровь – видно, угол контейнера оцарапал сквозь тонкий дерматин рюкзака.

Он тотчас же вскочил, но Лена с другой стороны стола успела перехватить у него тяпку и стала резво и сильно наносить удары, стараясь попасть опять в голову.

Схватив упавший на пол рюкзак, мужчина яростно отбивался. Побитые банки звенели о железный контейнер, разлетаясь внутри рюкзака на мелкие кусочки. Шварц в это время неуклюже барахталась на полу.

«Рюкзак придется новый покупать, – расстраивалась пенсионерка. – И кажется, я сломала шейку бедра – но сейчас не до этого!»

Она заметила, что из кармана мужчины свисает какая-то веревка, и подползла ближе. Мужчина ожесточенно отбивался от Лены и на валявшуюся на полу старуху не обращал внимания.

«Зубами всех заем – не оторвут», – вспомнила пожилая женщина, в прошлом комсомолка и спортсменка, любимые стихи дворянского поэта-эмигранта Ивана Алексеевича Бунина.

Ловко потянув за кончик, она вытянула из кармана врага веревку и, развернув, сзади перекинула ее через мужчину, образовав петлю. Так техасские ковбои накидывают лассо, чтобы стреножить лошадей. Шварц старалась затянуть веревку на шее, однако она съехала и перетянула мужчине грудь. К счастью, тонкая, но очень прочная веревка захватила и руки. Шварц резко дернула. Мужчина упал, выронив рюкзак. Лена, не оставлявшая все это время тяпку и упорно через опрокинутую столешницу разившая ею врага, как молодая лань, перепрыгнула через стол и затянула у поверженного мужчины на спине веревку потуже.

А начиналось утро в Раздорове обычно. Лена встала, как всегда, в пять часов. Подоила корову, отправила ее в поле, а сама, пока не жарко, занялась огородом. Выполола морковь, окучила помидоры, выбрала созревшие огурцы, чтобы не переросли. Огурцов набралось много, а еще вчерашние остались. Чтобы не пропали, Лена решила их срочно посолить. Пока возилась с рассолом, стерилизовала банки и крышки, время пробежало незаметно. Что не завтракала еще, вспомнила ближе к десяти. «И отец голодный! Что ж он не идет?» – подумала Лена. Дед Матвей всегда приходил к ней утром, они вместе завтракали. Спохватившись, что отец сильно припозднился сегодня, Лена забеспокоилась – все ж девяносто лет старику – и пошла за ним сама.

Только вышла из дома – услышала шум от избушки деда, побежала бегом. Дверь была распахнута, по полу катались двое: дед схватился с каким-то мужиком. «С кем это он?! – ужаснулась Лена. – И чего не поделили?» Отец был всегда спокойный, мирный, голова, несмотря на возраст, нормальная. Поэтому дочь решила, что это мужик какой-то пьяный к нему зашел да спьяну и напал. Но кто это? И как их разнять? Недалеко от входа в дедову избу возле теплицы стояла тяпка – Лена чуть раньше бросила. Подобрав тяпку, женщина кинулась назад, к дерущимся. Она хотела их с помощью тяпки разнять, но, пока бегала, незнакомец деда почти придушил. Старик валялся на полу без сознания, а мужик зачем-то картину прабабкину со стены сбросил, рамку с нее разбил и стоял, холст из рамки выцарапывал.

Показался он ей на кого-то похожим, но все же незнакомый, лицо страшное – залепленное пластырями, а под глазом кровоподтек.

«Это не из нашего села! Каторжник какой-то беглый!» – испугалась Лена и хотела уже потихоньку отступать – да пусть идет и с холстом этим вместе, не так нужна эта картина… Отец, правда, ею дорожил, потому что он в детстве еще озеро это застал, Талашкинское. Теперь уже нет этого озера давно.

В общем, Лена готова была отпустить страшного незнакомца вместе с картиной, но он, вместо того, чтобы бежать, сделал шаг к ней, выхватил у нее тяпку и ударил ее – старался по голове, но женщина увернулась, по плечу попало. И она поняла – убить ее хочет, не оставит живой. В страхе опрокинула стол, пыталась за него спрятаться. Неизвестно, чем кончилось бы, да очень кстати появилась эта пожилая дачница из Талашкина, что к Миле отдыхать приехала. И храбрая такая оказалась – не побоялась вмешаться.

Теперь они стояли рядом, глядя на только что связанного ими страшного мужика, дышали обе тяжело и соображали плохо.

«Папа!» – вспомнила Лена и кинулась к отцу. Старик был, к счастью, живой, дышал. Однако выглядел плохо, смотрел остановившимся взглядом, ничего не говорил. Тут и от сердца помереть может после такого стресса! Лена кинулась звонить в «Скорую», а другой рукой рылась в дедовых лекарствах. Что лучше дать? Шварц принесла из кухни воды, побрызгала на деда, попыталась его напоить.

– И в полицию позвони! – бросила она Лене, все еще державшей в руке телефон.

– Не надо в полицию! – раздалось от двери. – Мы уже здесь.