Воцарилась неловкая пауза. Лежавшая на подоконнике облезлая кошка лениво потянулась и, спрыгнув вниз, подошла к хозяину. Урча, словно трактор, она потерлась о его ногу, а затем подняла голову и вперила в меня проницательный взгляд умных глаз, словно приглашая к разговору. А ведь животное и впрямь наверняка знает немало, жаль только свидетель она для нас бесполезный.

– Слушай сюда, мужик, – роль ведущего в разговоре перехватил Степан. – Времени у нас немного, беседы беседовать нам некогда, так что давай без предисловий. Считай, мы тебя достаточно поуговаривали, и ты согласился рассказать все, что знаешь. Ну а нет – не взыщи. – Степан зловеще усмехнулся, от чего лично у меня по телу побежали мурашки.

Если и произвело на Короедова представление Степана какое-то впечатление, виду он не подал. Только улыбнулся во весь рот, демонстрируя ровный ряд зубов, и произнес тихо:

– Убедил ты меня парень, по всему вижу – человек ты серьезный. Все поведаю, как на духу. Только помни, ласковый телок он двух мамок сосет, а злой ни от одной не получает. Ты вопросы задавай, я отвечать буду, а уж правду скажу или ложь поведаю, сам догадайся.

Степан снова недобро улыбнулся, подошел к мужчине и, наклонившись к нему, что-то тихо произнес на ухо. Бывший учитель словесности побледнел и отшатнулся, но довольно быстро вернул себе самообладание. Усмехнувшись, он произнес, обращаясь к Борисову:

– Утихомирили бы вы своего друга, резвый он уж больно.

«Это вы еще Ивана не видели», – промелькнуло в моей голове.

Степан, который совсем недавно играл роль «доброго полицейского», в связке с Борисовым превратился в злого.

– Я не цепной пес, чтобы меня отзывать, – озлобился парень, – пусть попробует только, – Степан сжал кулаки и недобро посмотрел на Илью.

Тот выдержал взгляд и, коротко кивнув, вышел из дома, приглашая Степана присоединиться. Несколько помедлив, бандит нехотя отозвался на предложение, оставив нас с Короедовым наедине.

– Да вы садитесь, – предложил он и, не дожидаясь ответа, комфортно расположился за столом, положив на него сложенные в замок руки. Переглянувшись, мы последовали его примеру, аккуратно примостившись на соседних стульях. Пока я размышляла, стоит ли нам подождать парней или приступить к допросу самостоятельно, инициативу перехватила Лариса.

– Алексей Ефимович, – обратилась она к мужчине, – скажите, а откуда вы нашего Славку знали?

Короедов помедлил с ответом, словно о чем-то раздумывая, а потом произнес коротко:

– А я и не знал его вовсе, – мужчина улыбнулся.

– Как так? – практически хором воскликнули мы с Ларисой.

– А вот так, – продолжая сиять, словно медный пятак, ответил хозяин дома. – У меня разные люди гостюют, и далеко не с каждым я близко знаком. Вот и Славка ваш из их числа. Я ведь что-то типа наставника для заблудших душ, – произнес Короедов, отвечая на наш немой вопрос. – Видите ли, – мужчина нагнулся и, взяв на руки кошку, ласково ее погладил, – я ведь из тех, кто учительствовать по призванию пошел. Из тех, кто верит, что в каждой душе можно ростки разумного, доброго, вечного посеять. Да только, – мужчина удрученно вздохнул, – жизнь – она такая… Разная, в общем, жизнь-то. Закрыли десять лет назад нашу школу. Вымирает село, детей родит мало, и содержать ради десяти-двадцати человек образовательное учреждение – роскошь непозволительная. Вот и распустили нас всех по домам, а учеников отправили грызть гранит науки в райцентр. Да и правду сказать, учителей-то тоже почти не осталось. Сплошь старики да старухи давно пенсионного возраста. Я среди них самый молодой оказался – идеалист, последовавший примеру передвижников, – мужчина усмехнулся. – Ну и идеалы-то, положим, очень скоро разбились о суровую реальность, но кое-что все же осталось. Это-то кое-что и помогало мне все эти годы. Ну и жена с детьми, конечно. А тут, как с работы-то меня уволили, так и началось. Запил я, конечно, по старинной нашей русской традиции. Да и какой русский не запил бы в такой ситуации?

Мы согласно закивали, подтверждая если не правильность, то неизбежность пути нашего собеседника.

– Пил я крепко. Так крепко, что жена ушла. Дети выросли, разъехались кто куда. Ловить им тут нечего, – Короедов на минуту перестал гладить кошку, собираясь с силами для продолжения своего горестного повествования. Животное подняло голову и недовольно уставилось на хозяина.

Затаив дыхание, слушали мы с подругой эту невольную исповедь не молодого, но и не старого еще мужчины, хотя и слабо понимали, какое она отношение имеет к нашему визиту.

– Ну и вот… – мужчина помолчал, борясь с душевным волнением. – Проснулся я как-то утром, с похмелья голова болит. Жуть, во рту сухо, сердце словно бешеное бьется. Помираю, в общем. Огляделся по сторонам, – Короедов рукой махнул. – Да что рассказывать, сами все понимаете! – мы кивнули.

– И так мне, девоньки, плохо сделалось. Не физически, нет. Хотя и физически, конечно, тоже, но к этому я-то уже и привык. На душе, на духе гадостно! Где идеалы мои? Где мечты? Где устремления? Неужто так и утонут на дне стакана? Поднялся я с постели, словно богатырь былинный, вышел на улицу, вдохнул полной грудью воздух и ахнул – мать честная, красотища-то какая! Воздух поутру слегка морозный – такой, знаете, со скрипом и чистый, аж кристальный. Вы в городе такого не увидите. У вас там от смога вперед себя на метр не видно, а здесь дело другое. Солнце только-только над горизонтом подниматься стало. Впереди над рекой избы стоят, петухи кричат – утро встречают. И вот стою я, на все это смотрю и думаю, что ж ты, дурак эдакий, с собой делаешь? Тебя ж, тварь такая, Господь по образу и подобию своему сотворил, а ты святотатствуешь. И все! – Короедов рубанул рукой воздух. – Верите, нет, но с тех пор как отрезало – ни капли больше в рот не беру. Вернулся я в избу, а там погром: на диване вчерашний собутыльник храпит, а я даже имени ведь его не помню. Растолкал я его, мыслями своими поделился, он как на полоумного на меня посмотрел, да и пошел опохмел искать. А я с тех пор сам не пью и всех, кто завязать хочет, привечаю. Помогаю им встать на путь истинный. Много у меня народу перебывало, кто излечился, а кто и нет, но каждый путник здесь приют найти может. Ведь, я как думаю, каждая заблудшая душа сострадания достойна! Главное, одно правило соблюдать – в моем доме никакой дури быть не должно. Нарушившие изгоняются сразу – я ведь не доктор, помочь могу, поддержать, совет дать, но работу основную человек сам проделать должен. Только он на это способен. Нет на то его доброй воли, и выздоровления не будет.

Короедов замолчал. Мы терпеливо ждали, когда он наконец до Славки доберется, не решаясь задавать вопросы.

– Всякое было, – продолжил мужчина, поглаживая кошку, жмурящуюся от удовольствия. – Многие срывались, не в силах победить зеленого змия, но Славка ваш мне другим показался. Хоть и знал я его совсем недолго, но что-то было в парне обнадеживающее… Жаль, ошибся я на его счет…

– А откуда он о вас узнал? – спросила Лариса, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо.