– Нужна помощь?

– Справлюсь.

– То, что сказало Лихо… Про ночь и солнце, которое не взойдёт, – что думаешь?

– Брехня, – бросил Кирши. – Нечисть без конца предрекает конец света. Меньше слушай.

– Но что-то же разбудило его. Выгнало из леса.

– Могло быть что угодно. От чернокнижника-любителя до дурака, решившего разжиться медвежьей шкурой. Спутал логово Лиха с медвежьей берлогой и – до свидания.

Кирши кое-как скинул с плеч кафтан и схватился правой рукой за рубаху. Левую он старался не двигать и больше прижимал её к телу.

– Ушиб руку? – спросила Василиса, подходя ближе.

– Ничего серьёзного.

Василиса поджала губы. Ну, хочет казаться сильным – на здоровье. Она встала за спину Кирши и помогла стянуть рубаху, чтобы не потревожить раны. В спине нашлось три крупных занозы и пара мелких. Но внимание Василисы привлекло другое.

– Откуда это? – чародейка провела пальцами по белым росчеркам шрамов на спине и руках.

– У всех Воронов есть шрамы, – усмехнулся Кирши, и плечи его дрогнули. – Рано или поздно и ты первый заработаешь.

– Журавли могли бы их убрать, – Василиса ухватилась пальцами за занозу и вытянула наружу. По спине сбежала капля крови.

– Не хочу.

– Почему?

– Шрамы – это напоминание. И воспоминания.

– Плохие воспоминания.

– Важные.

Кирши помолчал немного, провёл рукой по рубцу на плече и добавил:

– И иногда шрамы напоминают о хорошем.

Василиса улыбнулась от посетившего её воспоминания.

– У меня тоже есть шрам, – она закатала рукав и показала неровное розовое пятно на предплечье. – Когда я приехала к Беремиру, Тирг – домовой – меня сразу невзлюбил. Мы вечно ссорились. Я метала в него искры, а он прятался за печкой. И вот однажды мы повздорили особенно сильно, и я запустила в него горшком, но споткнулась и задела рукой раскалённую заслонку на печке. Ревела белугой. А Тирг тут же забыл обиду и бросился меня жалеть. Даже пирогов мне напёк. Тогда я впервые подумала, что он не так плох и мы сможем подружиться.

– Подружились?

– Не-а, – засмеялась Василиса, возвращаясь к занозам в спине Кирши. – Но стали… беречь друг друга.

Василиса вспомнила, как прижимала Тирга к груди, пытаясь спасти из пламени горящего дома. Прикоснулась к мешочку на шее. Сквозь тонкий материал пробивалось слабое тепло, напоминая, что домовой ещё жив.

– А твоя история? – Василиса вытащила из-под кожи вторую занозу.

Кирши ойкнул.

– Вот когда от этих заноз останутся шрамы, буду с нежностью вспоминать, как ты их вытаскивала, – усмехнулся он.

Василиса закатила глаза.

– Я серьёзно спрашиваю!

– Я крайне серьёзен, – в подтверждение своих слов Кирши обернулся, скривил рот и свёл брови к переносице.

Василиса засмеялась.

– Я вижу. Ладно, не хочешь – не говори.

Василиса вытащила ещё две занозы и приложила к ранкам тряпицу, пропитанную самогоном. Кожа на спине Кирши тут же покрылась мурашками.

– Холодно?

Кирши покачал головой.

– Ещё пара щепок, и закончим, – сказала Василиса. – Наклони голову.

– У меня был… друг, Хару, – вдруг сказал Кирши. – Мы путешествовали вместе какое-то время. А наше знакомство началось с того, что я случайно набрёл на его костёр ночью. Он принял меня за разбойника и попытался зарубить. Но мечник из него был ужасный. Так что он чуть не зарезал сам себя. А эту засечку, – Кирши указал на шрам на плече, – я получил, пытаясь его остановить. Так мы и подружились.

Кирши отвернулся. Василиса вытащила последнюю щепку и коснулась шрама на плече Кирши. Сердце болезненно сжалось.

– Это его я видела, когда?..

– Судя по всему.

– Что с ним стало?

– Он умер.

Комната наполнилась молчанием. Тягучим и тяжёлым, как дурманящий дым маковой грёзы из раскуренной трубки. Кровь смывалась со спины Кирши и смешивалась в тазу с водой, такой холодной, что у Василисы немели пальцы. Взгляд упал на катану. Длинная, оплетёная чёрным шнуром, рукоять с одной стороны переходила в металлическое навершие с изображением облаков, с другой – в узкую круглую гарду, выполненную в виде переплетённых ветвей клёна. Изогнутое лезвие пряталось в блестящих деревянных ножнах, на гладком боку которых краснел маленький кленовый лист.

– Этот меч…

– Принадлежал Хару. – Кирши провёл пальцами по узорной гарде и сдавленно усмехнулся. – Я забрал его, когда Хару… В конце концов, покойнику оружие ни к чему.

Кирши сглотнул ком в горле, поднялся на ноги и натянул чистую рубаху. На Василису он не смотрел. Чародейка наблюдала, как его торопливые пальцы затягивают шнуровку на вороте, как сутулятся его плечи, как сжимаются челюсти и хмурятся брови. Кирши подошёл к окну и посмотрел на тёмное ночное небо, затянутое тучами, и оттого беззвёздное.

– Ты бывала в Северных Землях? – вдруг спросил он.

– Нет. Я никогда не покидала Вольского Царства.

– Поздней осенью, когда северное сияние особенно яркое, в небе над тундрой можно увидеть отражение другого мира. В зелёном сиянии можно разглядеть горы и каменные башни, до которых никогда никому не добраться. Учёные чародеи говорят, что это последствия давнего соприкосновения миров. И иногда я думаю: может быть, существует мир, в котором Хару всё ещё жив.

Василиса не знала, что сказать. Сердце ныло от боли, но во всём мире нельзя было отыскать слов утешения, которые бы прозвучали по-настоящему.

– Иди сюда, – Василиса протянула руку.

Кирши замер и посмотрел на неё настороженным зверем.

– Зачем?

– Больно не будет, – отшутилась она и жестом поманила к себе.

Кирши сделал шаг навстречу, синие глаза всё ещё глядели с недоверием.

Василиса притянула его к себе и обняла. Крепко, но ласково.

– Ты чего? – дыхание Кирши щекотало ухо.

– Тихо. Не надо болтать, надо просто постоять так немного.

Василиса прильнула к Кирши всем телом. Она хотела, чтобы он ощутил её тепло, почувствовал, что не один, что всё будет хорошо… Она хотела этими объятиями выразить сразу так много. Если бы она только могла сделать так, чтобы Кирши всё это почувствовал, понял.

«Скорбь – это неотъемлемая часть нашей жизни, – говорила ей няня. – Теряем мы, теряют нас. Скорбь делает нас людьми. Но никто не должен переживать её в одиночестве».

И Кирши ответил. Его руки заскользили по спине Василисы и притянули её ближе, стирая остатки надуманных границ. Кирши закрыл глаза и уткнулся носом ей в шею. Василиса слушала, как глухо бьётся его сердце, и чувствовала, как рвётся из груди её собственное.